Я с мучительными усилиями выбралась из кровати и направилась в туалет. Монны Фаустины не было, что оказалось очень кстати, потому что я не хотела разговаривать. На обратном пути я прихватила кусок хлеба и стакан воды. Я решила, что в ту колоссальную сумму, которую с меня содрали за письменные принадлежности, вполне может входить и эта еда.
Поев и попив, я развернула пергамент на сундуке Себастьяно и обмакнула перо в чернила.
Еще где-то на рассвете я просыпалась от смутных кошмаров и, прежде чем снова задремать, внезапно поняла, что именно хочу написать в третьем послании.
Как и любое письмо, мое начиналось с даты.
Затем шло само послание, которое мне пришлось сначала набросать начерно, чтобы привыкнуть к кляксам и царапинам от пера. Я начала с того, что нарисовала в верхней части листка множество будто бы бессмысленных и беспорядочных завитков, которым я потом с помощью всяческих украшений в итоге придала облик букв. Затем я нарисовала звездочки, а потом еще какие-то завитки. Все это – особо не концентрируясь.
Затем я перешла к самому письму, которое выходило плохо, из-за чего я ужасно сердилась, и мне приходилось начинать заново. Наконец, я прочитала то, что мне удалось нарисовать и написать.
Часть четвертая
Венеция, 1499 и 2009
Отложив перо в сторону, я прошмыгнула к лестнице и постояла некоторое время, напряженно прислушиваясь. Возможно, что это была монна Фаустина – я слышала, как кто-то ходит внизу, а теперь стоит у двери. Но нельзя было исключать, что это кто-то еще. Как я уже написала выше, я не была уверена в своем укрытии, и я не преувеличивала. Прошлой ночью я совершила ошибку, не подумав о том, что меня могут преследовать. Вполне вероятно, что Альвис выследил меня.
Затем я облегченно вздохнула, потому что услышала, как внизу монна Фаустина брюзгливо разговаривает сама с собой.