Волшебная гора

– Ага! – сказал он. – Да это наши Диоскуры! Касторп и Поллукс… Прошу воздержаться от всяких выражений боли! Подождите, сейчас мы вас обоих увидим насквозь! Вы, Касторп, как будто боитесь открыть нам своё нутро? Не беспокойтесь, всё это делается вполне эстетично. Вы ещё не видели моей частной галереи? – И, схватив Ганса Касторпа за руку, он потащил его к рядам тёмных пластинок, позади которых включил лампочку. Они тут же осветились, и на них обозначились изображения. Ганс Касторп увидел самые разнообразные части человеческого тела: руки, ноги, коленные чашки, плечи, верхние и нижние части бедра и таза. Но живые округлые формы этих частей человеческого тела намечались только в виде смутных призрачных контуров, лишь как туман и бледное сияние окружали они отчётливо, резко и определённо проступавшую основу – скелет.

– Очень интересно! – сказал Ганс Касторп.

– Да, это, конечно, очень интересно! – отозвался гофрат. – Весьма полезное наглядное пособие для молодых людей. Световая анатомия, понимаете ли, победа новой эпохи. Вот женское предплечье. Сразу угадаешь по его миловидности. Такой вот ручкой они обнимают нас в часы нежных свиданий! – И он рассмеялся, причём вздёрнулся уголок его верхней губы с подстриженными усиками. Ганс Касторп повернулся и посмотрел туда, где всё подготовлялось для просвечивания Йоахима.

Просвечивание делали как раз у тех встроенных полок, перед которыми стоял гофрат, когда они вошли. Йоахим сидел на чём-то вроде сапожной табуретки, перед какой-то доской, прижавшись к ней грудью и обхватив её руками, а техник особыми движениями, какими месят тесто, стал выправлять его позу – надавил на плечи и прижал плотнее к доске, помассировал спину. Потом зашёл за камеру, наклонившись вперёд и широко расставив ноги, стал там, точно фотограф, проверил фокус, выразил своё удовлетворение и предложил Йоахиму сделать глубокий вдох и задержать воздух, пока всё не кончится. Согнутая спина Йоахима распрямилась и так и осталась. В это же мгновение техник проделал у распределительной доски всё, что требовалось. И вот в течение двух секунд действовали чудовищные силы, которые надо было пустить в ход, чтобы пронизать материю, токи в тысячи и сотни тысяч вольт, кажется так, – старался припомнить Ганс Касторп. Едва их укротили ради определённой цели, как они начали искать себе выход окольными путями. Разряды напоминали выстрелы. У измерительных приборов вспыхивали синие огоньки. Вдоль стены с треском проскальзывали длинные молнии, где-то вспыхнул багровый свет и, словно глаз, уставился с безмолвной угрозой в полумрак лаборатории, а стеклянная колба позади Йоахима налилась чем-то зелёным. Затем всё стихло: световые явления прекратились, и Йоахим сделал шумный выдох.

– Следующий осуждённый! – сказал Беренс и подтолкнул локтем Ганса Касторпа. – Только не притворяться усталым! Вы бесплатно получите экземпляр, Касторп. И вы сможете показывать на экране своим детям и внукам тайны, скрытые в вашей груди!

Йоахим отошёл, техник сменил пластинку. Гофрат Беренс лично дал новичку указания, как нужно сесть и что делать.

– Обнять надо! – заявил он. – Обнять доску! Пожалуйста, можете представлять себе, что это не доска, а нечто другое! И хорошенько прижмитесь грудью, как будто вы при этом испытываете блаженство! Вот так! Вдох! Не шевелиться! И, пожалуйста, повеселее.

Ганс Касторп замер, моргая, набрав полные лёгкие воздуха. А за его спиной разразилась гроза – треск, трах, ба-бах… Потом всё стихло. Объектив заглянул внутрь его тела.

Он поднялся со стула, растерянный и оглушённый всем, что с ним произошло, хотя ни в какой мере не ощутил на себе воздействия тока.

– Молодец, – сказал гофрат. – Теперь мы сами посмотрим.

А Йоахим, уже опытный в этом деле, успел отойти ближе к двери и встал возле какого-то штатива, спиной к какому-то сложному аппарату, позади которого находился до половины наполненный водой баллон с испарительными трубками; перед ним, на высоте груди, висел экран, подвешенный на блоках. Слева от экрана на распределительной доске, среди целого инструментария была ввинчена красная электрическая лампочка. Гофрат, сидевший верхом на табурете перед висячим экраном, включил её. Плафон погас, и теперь всю сцену озарял только рубиновый свет лампочки. Потом маэстро коротким движением выключил и его; глубокий мрак окутал лаборантов.

– Сначала надо, чтобы глаза привыкли, – раздался в темноте голос гофрата. – Нужны широко раскрытые зрачки, как у кошек, чтобы видеть то, что мы хотим увидеть. Вы ведь, конечно, понимаете, что так вот, сразу, нашим обычным дневным зрением ничего не разглядишь. Нужно сначала забыть о дневном свете с его весёлыми картинами.