"Волшебная невидимая нить..." (СИ)

Услышав, что Кристина просит его о встрече, он в первую минуту хотел отказаться. Его сердце сгорело шесть месяцев назад, когда он сам отпустил её, и она ушла с тем, кого выбрала. Он смотрел ей в след, чувствуя, как в страшном негасимом огне корчится его душа, как сердце бьется и стонет в грудной клетке, охваченной пламенем, как оно пытается выскочить, покинуть ставшую ненужной невыносимо тяжёлую оболочку. Он чуть не опоздал скрыться от наводнивших подвалы жандармов, но это было лишь проявление инстинкта, а не желания. Желание жить он потерял, едва пещерный сумрак скрыл от него тонкую девичью фигурку.

Жандармы тогда никого не нашли — он не даром слыл искусником по части изобретений, «мастером люков». Маленькая султанша могла бы подтвердить это, цыгане из бродячего цирка могли бы много чего поведать, но ни с кем из них французские жандармы не были знакомы. Они не испытывали ненависти, только недовольство от того, что приходилось поздним вечером лезть и обыскивать какие-то подвалы в поисках то ли вора, то ли сбежавшего артиста, то ли ещё неведомо кого. Они просто пытались делать свою работу и делали это не очень тщательно. И его убежище осталось нераскрытым.

Он думал, что она далеко, что поезд «северного направления» сделал своё дело и доставил возлюбленных в край мечты, где она, наконец, перестанет бояться и мысли о «монстре» больше не будут беспокоить её.

Кристина любила, Эрик убедился в этом сам, заставив их поцеловаться перед собой. Он хладнокровно препарировал себя, чтобы не оставить в себе никаких иллюзий. Невероятным усилием воли он заставил себя досмотреть представление, в котором сам был автором и режиссёром, чтобы окончательно поставить крест на своих мечтах (или, может быть, вбить осиновый кол в них?). Он думал, что Кристина уже давно обладательница заветного обручального кольца, и старался гнать от себя мысли об этом.

И вот она здесь. Стоит и смотрит пристально, изучающе. Её взгляд огненной плетью проходит по его телу и Эрику хочется сжаться, чтобы стать поменьше, втянуть голову в плечи, чтобы она скорее отвернулась и, наконец, сказала — зачем он был ей нужен. Руки её скрывали перчатки, потому он не знал, красуется ли обручальное кольцо у неё на пальце, и терялся в догадках. Почему она молчит?

— Эрик! — внезапно окликнула она его так, словно он находился на другом краю земли. — Эрик, снимите маску, я хочу видеть Ваше лицо!

Эти слова ошеломили его. Меньше всего он хотел сейчас обнажать перед ней своё уродство. Зачем ей это нужно? Как-будто ей не хватило того, что уже сделано, словно мало того, что он и так уже фактически мёртв. Глухая обида вытянулась колючим кактусом и заставила его едва заметно сгорбиться. На её голос он не оглянулся, словно и не слышал.

— Эрик! — в голосе Кристины появились те пленительные ноты, которым он сам её обучил и сам не мог противостоять так же, как и она, когда таким тоном заговаривал он. Хрустальные переливы вызывали сладкую истому, сопротивление пропадало само собой:

— Эрик, Вы забыли, я уже видела Ваше лицо. Я хочу говорить с живым человеком, а не бездушной маской.

— Вы лучше других знаете, что я — не живой человек, — глухо ответил он. Молчать было попросту невозможно, да он и не хотел молчать.

Однако Кристина умела быть настойчивой, и у неё была власть над ним, всё ещё была. Она шагнула ближе и осторожно дотронулась до его плеча:

— Эрик, пожалуйста!

В глубине её глаз сияли звёзды. Однажды, спустившись с неба, вслед за знаниями, которые он ей дал, следом за музыкой, которую он ей подарил, звёзды поселились в её душе и осветили её взгляд, сделали его глубже и таинственней. И сейчас она смотрела своими глазами-звёздами, и Эрик понимал, что ещё не всё в нём умерло. Что следом за её голосом и глазами он невольно замечает лицо такое же нежное и свежее, как и раньше, словно никакие горести никогда не ложились страдальческими морщинами на него, никогда облака печали или тучи страданий не покрывали его ливнем слёз. Плащ почти не скрывает пленительную грациозную фигурку, лёгкую и воздушную, как летнее облако.

Кристина всегда была красива и оставалась такой. А он всё ещё дорожил ею, и гораздо сильнее, чем думал.

Эрик помедлил и осторожно снял капюшон, снова помедлил, словно это промедление могло отменить её просьбу или как-то иначе помочь ему избежать пытки, и так же тихо и осторожно снял маску. Восковая личина, выскользнув из внезапно ослабевших рук, приземлилась возле ног.

Кристина смотрела, не отворачиваясь, спокойная и отрешённая, словно богиня. И ему казалось, что под её взглядом на бледной пергаментной коже его лица появляются новые язвы и коросты.