Волшебник Земноморья. Могилы Атуана. Том 1

Арха не хотела, чтобы тайные пути знал кто-то еще, кроме Манана, абсолютно ей преданного. Лабиринт принадлежал ей, ей одной. Она решила обследовать весь Лабиринт. Много осенних дней она скиталась по его бесконечным коридорам, но оставалось еще много ходов и комнат, куда она ни разу не заглядывала. Арха уставала от распутывания огромной, бессмысленной паутины туннелей и коридоров, у нее болели ноги, а разум одолевала скука, потому что приходилось без конца считать и пересчитывать повороты и ответвления, которые были пройдены и которые еще поджидали впереди. Она не могла понять, зачем нужно было все туннели выкладывать камнями, как мостовые в городе? Наверно, все это сделано лишь с одной целью, решила она, чтобы запутать и сбить с толку любого, кто будет здесь ходить, и чтобы даже она, Первая Жрица, чувствовала себя здесь лишь ничтожной мухой, запутавшейся в огромной паутине.

Поэтому с наступлением зимы она ограничила исследования одной Палатой: ее алтарем, нишами в задней части здания, по

мещениями за алтарем и под алтарем, где были комнаты, сплошь заставленные сундуками и ящиками; она изучала содержимое этих сундуков, коридоры и чердаки, пропыленную полость под куполом, где гнездились сотни летучих мышей; фундамент Храма и подвалы под фундаментом, которые служили своего рода прихожей для черных подземных коридоров.

Ее ладони и рукава пропахли сухим, сладковатым запахом мускуса, который распался в пыль, пролежав восемь веков в одном из сундуков, лоб ее постоянно был запачкан прилипшей черной паутиной. Она могла часами стоять на коленях, изучая резьбу на чудесном, источенном временем кедровом сундуке — подарке какого-то короля, жившего всего лишь несколько веков спустя после того, как Безымянные из Могил начали править этими местами. На рельефах был изображен сам король — крохотная оцепенелая фигурка с большим носом, — а также Престольная Палата, какой она была тогда: приплюснутый купол и портики с тяжелыми колоннами, — все это искусно вырезанное по дереву каким-то художником, который обратился в прах неведомо сколько веков назад. А вот и она, Первая Жрица, вдыхающая дурманящие пары с бронзового треножника, а потом пророчествующая, или советующая что-то королю, нос которого в этой сцене отломился от основания рельефа. Лицо самой Жрицы было слишком маленьким, чтобы различать его черты, но Архе казалось, что это ее собственное лицо. И ей очень хотелось вспомнить, что она сказала тогда этому королю с большим носом, и благодарил ли он за совет.

У Первой Жрицы были излюбленные места в Престольной Палате, как у других бывают любимые укромные местечки где-нибудь в солнечном доме, где можно спокойно посидеть и помечтать. Чаще всего она забиралась в одну маленькую полу- чердачную каморку, расположенную над комнатой с одеждой. Там хранились старинные платья и костюмы, оставшиеся от тех времен, когда великие короли и вожди являлись почтить Священное Селение и Атуанские Могилы. Эти люди понимали, что есть на свете власть, намного превосходящая их собственную — и вообще любую власть, какую может иметь в своих руках человек. Порой их дочери-принцессы надевали на себя эти нежные шелка, расшитые топазами и темными аметистами, и вместе со Жрицей Могил танцевали перед алтарем. В одной из сокровищниц были картинки, нарисованные на маленьких табличках из слоновой кости, и на них изображались такие танцы, а также короли и вожди, ожидающие у дверей Палаты, ибо уже тогда ни один мужчина не смел ступить на землю Могил. А девушки входили и танцевали вместе с Жрицей — да, они приходили и танцевали в своих белых шелках. Сама Жрица была одета в грубое облачение из черной домотканой ткани — как она одета теперь и как была одета всегда: только такую одежду она обязана носить всю жизнь; но ей нравилось приходить сюда и перебирать руками душистые, нежные ткани, истлевшие от старости, расшитые драгоценными камнями, которые осыпались с платьев, когда Арха брала их в руки. В этих сундуках хранился стойкий запах, не похожий на мускус и ладан, которыми пропахли Храмы Священного Селения — запах более свежий, утонченный и юный.

Она могла проводить в комнатах сокровищницы целые ночи, изучая камешек за камешком в каком-нибудь сундуке, или ржавые доспехи, или шлемы со сломанными перьями, или пряжки, шпильки и броши — бронзовые, из позолоченного серебра или тяжелого литого золота.

На балках, не обращая никакого внимания на ее присутствие, сидели совы, то закрывая, то широко раскрывая свои желтые глаза. Сквозь щели между черепицами крыши видны были звезды, а порою в них сеялся снег, такой же белый, тонкий и холодный, как эти старинные шелка, которые при одном прикосновении обращались в пыль.