Волшебник Земноморья. Могилы Атуана. Том 1

предстояло отнести чародея на половину расстояния, которое он пронес в эту сторону. Ему было так тяжело, что дыхания не хватало даже на то, чтобы возроптать. Когда они вошли в Разрисованную Комнату, Арха сняла с себя свой длинный и тяжелый зимний плащ из домотканой шерсти, постелила на пыльном полу и велела:

— Клади его сюда.

Манан уставился на нее с выражением меланхолического испуга, потом сказал, дыша тяжело, с присвистом:

— Маленькая госпожа...

— Человек этот нужен мне живым, Манан. Погляди, как его трясет. Он умрет от холода.

— Но одеяние твое будет осквернено. Одеяние Первой Жрицы. Он неверующий, к тому же мужчина! — выпалил Манан, и его маленькие глазки сощурились, как от боли.

— В таком случае, я просто сожгу этот плащ, а себе сотку новый. Делай, как сказано, Манан!

Услышав это, он повиновался, нагнувшись так, что пленник сва-лился с его спины и упал на черный плащ. И остался лежать, как упал, словно мертвый, но в ямке на его горле билась жилка, и время от времени по распростертому телу пробегала судорога.

— Его надо заковать в цепи, — сказал Манан.

— Неужели он кажется таким опасным? — насмешливо спросила Арха.

Но когда Манан указал ей на вделанное в камень железное кольцо, к которому можно было приковать узника, она приказала ему пойти в Комнату Цепей и принести оттуда цепь и обруч. Ворча, ушел он вниз по коридору, бормоча себе под нос перечень туннелей и поворотов. До этого ему уже не раз приходилось бывать с ней в Разрисованной Комнате, но делать это одному еще никогда не случалось.

При свете единственного остававшегося фонаря ей казалось, что картины, нарисованные на стенах, движутся, поворачиваются и колышутся, — все эти немного грубоватые человеческие тела с огромными поникшими крыльями, — то сидящие на скрещенных ногах, то стоящие во весь рост, бесконечно унылые, обреченные на тоскливое безвременье.

Встав на колени, она наклонила фляжку так, чтобы вода могла капать в рот пленника капля за каплей. Он закашлялся, руки его поднялись и потянулись к фляжке. На этот раз она дала ему напиться вволю. Потом он снова лег, а его мокрое лицо было перепачкано пылью и кровью. Он что-то пробормотал — всего несколько слов на незнакомом ей языке.

Вернулся Манан, волоча за собой длинную железную цепь, огромный навесной замок с ключом и железный обруч, который он тут же начал прилаживать к талии лежавшего на земле человека, пока не замкнул замок.

— Не очень-то туго, — ворчал он, — может выскользнуть.

А затем прикрепил свободный конец цепи к торчащему из камня кольцу.

— Не выскользнет, — успокоила его Арха. — Смотри.

Испытывая перед закованным пленником меньше страха, Арха

показала, что не может просунуть ладонь между его ребрами и железным обручем.

— Не выскользнет, — повторила она, — но если не покормить его денька четыре или больше, то может выскользнуть.

— Маленькая моя госпожа, — горестно сказал Манан, — я, конечно, ни о чем не спрашиваю, но... какой толк Безымянным от такого раба? Он же мужчина, малышка...

— А ты, Манан — старый дурак. Кончай скорее свою возню и пошли отсюда. Не устраивай много шума из ничего.

Пленник наблюдал за ними усталыми, но ясными глазами.

— Да, а где его жезл, Манан? — спохватилась Арха. — Я его заберу. В нем вся его магия. Ах, да... это я заберу тоже.

И она проворно схватила серебряную цепочку, которая выглядывала у пленника из-за ворота кожаной туники, и стащила через его голову, хотя тот и пытался перехватить ее руку, чтобы помешать. Манан пнул его ногой в спину. Сняв с него цепочку, Арха отодвинулась на безопасное расстояние.

— Это твой талисман, волшебник? Он тебе дорог? А на вид — ничего особенного. Неужели у тебя не нашлось ничего более ценного? Подержу его пока в безопасном месте.

И Арха накинула цепочку через голову себе на шею, а висевшее на ней полукольцо спрятала под тяжелый ворот черного шерстяного платья.

— Ты же не знаешь, что с ним делать, — сказал он очень хрипло, неправильно выговаривая слова каргадского языка, но его можно было понять.

Манан снова пнул его, так что тот глухо вскрикнул от боли и закрыл глаза.

— Оставь его, Манан. Пошли отсюда.

И она вышла из комнаты, Манан последовал за ней.

В эту ночь, когда все огни в Священном Селении погасли, Первая Жрица одна поднялась на холм. Арха наполнила флягу водой из колодца позади Престола и, взяв с собой воду и большую плоскую лепешку из гречневой муки, отнесла их в Лабиринт, в Разрисованную Комнату. Она оставила их за дверью, но так, чтобы узник мог до них дотянуться. Чужак спал и ни разу не пошевельнулся. Арха вернулась к себе в Малый Дом и крепко спала всю ночь.

На следующий день, ближе к вечеру, она вернулась в Лабиринт. Хлеб исчез, фляжка опустела, незнакомец не лежал, а сидел, прислонившись спиной к стене. От грязи и засохшей крови лицо его выглядело страшно, даже омерзительно, но глаза смотрели спокойно и внимательно.