Волшебники

О его мотивах мы можем только догадываться, — тяжело вздохнул Фогг. — Мы для этих существ как силуэты пловцов, движущихся по поверхности их мира; пловцы иногда ныряют, но глубина их погружения всегда незначительна. Как правило, они не обращают на нас внимания, но сегодня, к несчастью, заклинание профессора Марча привлекло чем-то Врага. Какая-то ошибка или помеха позволила Врагу проникнуть в наш мир.

Квентин внутренне содрогнулся, но виду не показал. Это из-за него все вышло.

— Враг поднялся наверх витками, — продолжал Фогг, — как глубоководная акула к пловцу. Истинные его мотивы недоступны воображению, но похоже, что он действительно искал что-то или кого-то. Не знаю, нашел ли он то, что искал — возможно, мы никогда этого не узнаем.

Обычно Фогг излучал уверенность, слегка смягченную природным комизмом, но сейчас определенно выглядел сбитым с толку.

— С инцидентом, о котором я говорю, покончено, — объявил он, потеребив галстук. — Студенты, ставшие его непосредственными свидетелями, пройдут осмотр, как медицинский, так и магический, и будут очищены в том случае, если Враг как-то коснулся их. Все завтрашние занятия отменяются.

С этими словами он повернулся и вышел, хотя все ждали какого-то продолжения.

Но все это было потом. Пока что Квентин лежал на полу и чувствовал себя просто великолепно. Худшее позади. Он совершил страшную ошибку, но теперь все опять хорошо. Век бы так лежать и смотреть на сиденье стула, корявое и шершавое снизу — прекрасное, очаровательное сиденье. Это даже здорово, пережить такую опасность, чтобы потом всем рассказывать. По-своему он герой. Первое, что надо сделать, — потрогать теплую лодыжку Элис рядом со своей головой. Спасибо судьбе за то, что он снова ее увидит.

Он не знал еще, что Аманда Орлов мертва: Враг ее съел живьем.

ЛАВЛЕДИ

Остаток третьего курса прошел в атмосфере полувоенной бдительности. Колледж заперли как физически, так и магически. Преподаватели обходили его границы, обновляя и укрепляя защитные чары. Пухлые щечки профессора Сандерленд порозовели после целого дня на холоде и прокладывания полос из разноцветного порошка на снегу. Позади нее шла профессор Ван дер Веге в качестве контролера, впереди — целый отряд студентов, расчищавших ее тропу от валежника: процесс не должен был прерываться ни на минуту.

Аудиторию очистили быстро: позвенели колокольчиками, покурили полынью в углах — и готово, но модернизация ограждающих чар отняла не меньше недели. Все они, по слухам, пристегивались к огромному чугунному идолу: он стоял в тайной комнате в географическом центре кампуса, и никто его ни разу не видел. Профессор Марч, с лица которого не сходило озабоченное и загнанное выражение, шастал по многочисленным погребам, подвалам и катакомбам, проверяя с упорством маньяка фундаментальные чары, предохраняющие от нападения снизу. Преподаватели развели свой костер, мало похожий на тот, что устроили на равноденствие третьекурсники. Высушенные, ровные как шпалы кедровые поленья сложили во что-то вроде китайской головоломки, которую профессор Хеклер весь день подправлял. Когда он наконец поджег эту фигуру скрученной бумажкой с загадочным русским текстом, костер вспыхнул, как магний. Студентам дали указание не смотреть на него в упор.

Наблюдать, как реальная магия применяется против реальной угрозы, было полезно, но малоприятно. Тишина, стоящая в столовой во время обеда, дышала бессильным гневом и новой разновидностью страха. Один первокурсник ночью собрал свои вещи и вернулся домой. Те самые девочки, которые еще недавно старались не садиться за стол рядом с Амандой Орлов, теперь собирались по трое-четверо на каменном ободе одного из фонтанов, плакали и тряслись. Состоялись еще две драки. Профессор Марч, закончив проверку фундаментов, ушел в академический отпуск, и знающие люди — то есть Элиот — очень сомневались, что он когда-нибудь вернется к преподаванию.

Временами Квентину тоже хотелось сбежать. Он думал, что его ждут репрессии за ту штуку с подиумом, но об этом, как ни странно, даже не поминали. Лучше бы помянули, тогда бы он хоть понял, в чем дело: либо он совершил идеальное преступление, либо оно так ужасно, что никто не смеет обвинить его прямо в глаза. Он точно в капкан попал. Горевать об Аманде? Но ведь он, можно сказать, ее и убил. Покаяться? Но у него не хватит духу признаться никому, даже Элис. Он носил свою позорную тайну в себе, рискуя, что она загноится и перейдет в сепсис.