Волшебники приходят к людям

... Нет, говорит сказка, не суждено Барбухе вырасти в дракона. Поумнела Лизанька, да и медвежонок подрос и кое-что начал понимать.

— Разве ты не знаешь, что я расплывусь и мне конец придет, как только ты меня бояться перестанешь? — жалуется страшилище Барбуха медвежонку.

Жалуется Барбуха, но никто не поможет ему. «Мы ведь знаем, что страшилища питаются страхом». Страхом, только им одним, питаются все страшилища на земле, а не только такие безобидные, как медвежий Барбуха, напоминает Ванчура среди ночи, какая опустилась на его страну и еще на половину мира. И напоминание его передается от человека к человеку.

А Барбуха из сказки, что с ним?..

— Я уже был с порядочную собаку ростом и сил набрался, а теперь еле двигаюсь.

И вот уже Барбуха меньше хорька.

— Я появился на свет на скорую руку, — жалуется он. — Приятели мои сделали меня кое-как тяп-ляп — из страха и воображения. Это не жизнь. Поглядите на эти ноги, на мою дымовую шерстку! Ну, могу я так ходить? Прошу вас, пошлите меня в какую-нибудь больницу либо в школу для страшилищ; пускай я тоже чем-нибудь приличным стану.

Барбуху увязывают в носовой платок — ведь он стал совсем крошечным — и отправляют к колдуну Бурдабурдеру. И хотя это не такая уж легкая работа даже для самого умелого колдуна, в конце концов злая шмелиная головка преобразуется в добродушную собачью морду, дымная шерстка — в теплую мохнатую шерсть. Кто бы теперь узнал в пуделе, помахивающем хвостиком — так на земле появились пудели, — вчерашнего Барбуху?!

Веселая сказка? Только ли веселая?

Вчитайтесь в нее, и вы услышите скорбный и гордый голос Владислава Ванчуры, повторяющий:

— Уничтожь страх в собственной душе, только тогда исчезнут, истают, подохнут с голоду все страшилища.

Еле слышный голос сказочника... Как пробиться этой правде в мире, превратившемся в нескончаемое поле сражения: взрываемом бомбами, расстреливаемом тысячами орудий, сожженном, распятом...

Но она пролетит из сердца в сердце, из страны в страну — и в этом, может быть, самое великое чудо из всех, какие знает старая Земля.

... В осажденном Ленинграде сказочник Евгений Шварц на минуту отложит перо и сам себе скажет:

— Да, в этом самое главное. Фашистского дракона люди победят, как бы тяжко ни приходилось нам сейчас. Но если страх останется в сердцах, рано или поздно появится другой дракон, может быть почти похожий на человека, как мой Бургомистр, но от этого еще более опасный. Самый главный подвиг — победить труса в самом себе: без этого бесцельны другие подвиги. Ванчура и его народ правы: страх страшнее смерти.

Евгений Шварц снова погрузится в работу, занимающую дни и ночи, отнимающую все силы, чтобы успеть предупредить людей.

Он закончит сказку, и на земле будет чуть светлее. Сказка его, как Ланцелот, придет вовремя и, обнажив меч, станет рядом со сказкой Ванчуры, бросая вызов врагам.

А голос Ванчуры вдруг пресекся.

Гестаповцы выследили его и 12 мая 1942 года арестовали.

O последних днях Ванчуры мы узнаем из рассказов его товарищей по заключению: «Он умирал так, как жил: гордо... с презрением к любым уверткам или компромиссу, с ненавистью ко всему подлому и нечистому. Умирал, как Владислав Ванчура. Двадцать дней его мучили, били плетью, пытали, но, возвращаясь в камеру, он слова никому не сказал о своих страданиях. Фашистские палачи не добились от него ни звука...»

1 июня 1942 года гитлеровское радио в Праге передало очередной список казненных; начинался он именем Владислава Ванчуры.

Нет, голос сказочника не прерывается; с каждым годом он разносится все дальше. И смерть не заставила его умолкнуть; значит, он бессмертен.

Каждый год он приходит к людям. Приходит в детстве, когда страх еще не утвердился в душе и уничтожить его легко, во всяком случае не нужно для этого проливать потоки крови, и возникают поколения, где не только герои, подобные Ланцелоту и самому Ванчуре, а тысячи людей с самого детства знают, что страх страшнее смерти.

И знают, что страх не вечен: он рождается, но он и умирает, исчезает в мире бесстрашных.

О мудрости

Настало время поговорить о мудрости. Конечно, речь идет о мудрости сказочной.

Когда Ланцелот пришел в дом архивариуса Шарлеманя и узнал, что несчастье нависло над семьей, живущей тут, он спросил Кота — больше никого не было:

— Им грозит беда? Какая? Ты молчишь?

— Молчу, — ответил Кот.

— Почему?

— Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать, чем копаться в неприятном будущем.

Но ведь тот мальчик в сказке Андерсена не молчал, а крикнул:

«А король-то голый!» Значит, есть по меньшей мере два вида мудрости: мудрость Кота — назовем ее так в честь открывателя, хотя множество почтенных мудрецов, спокойно проживших век и почивших в глубокой старости, могли бы претендовать на честь ее открытия; и есть мудрость андерсеновского мальчика — мудрость прямодушия, простодушия; как правильнее ее назвать?

И есть еще другие виды мудрости, о которых нельзя умолчать.