Волшебники в бегах: часть третья

— А это обязательно — ужинать вместе с сестрами? — скривился эльф. — Мне лучше не мелькать лишний раз на виду у всех.

— Необязательно, но здесь это считается своего рода хорошим тоном, — пояснила колдунья. — Хотя бы раз сходи — кормят тут, кстати, неплохо, хоть и не скажу, что изысканно. Потом можешь объявить голодовку. То есть пост. Это они поймут.

— Благодарю покорно, — поморщился Тайриэл. — Может, я объявлю ее прямо сейчас? А ты, Линн, притащишь мне какой-нибудь еды.

— И под каким предлогом она будет ее выпрашивать? — едко осведомилась Лорисса. — Линн не похожа на обжору. Впрочем, — она хихикнула, — можешь сказать, что хочешь покормить собаку.

Тайриэл кисло улыбнулся.

— Может, мне еще и погавкать?

— И лапу дать, — продолжала веселиться колдунья.

Линн демонстративно заткнула уши и шепотом возопила:

— О боги, я точно сбегу от этих сумасшедших! То воркуют, как голубки, то лаются, как цепные псы!

— А если кто-то не придержит свой длинный язык, то еще и заквакает, как лягушка, — с намеком проговорила Лорисса.

— Ты имеешь в виду меня или Тайриэла? — Вид у девушки был до невозможности несчастный.

— Обоих, чтоб вас нелегкая взяла!

Эльф, не говоря больше ни слова, набросил плащ и вышел. Линн испуганно выбежала следом. Оставшаяся в одиночестве колдунья, неимоверно довольная тем, что последнее слово было за ней, полюбовалась на свое отражение в зеркале, пощипала щеки, чтобы на них появился румянец, и тоже покинула комнату.

Трапезная представляла собой своеобразную "перемычку" между двумя крыльями главного здания монастыря и имела отдельный вход. Это была неширокая, сильно вытянутая зала с множеством высоких стрельчатых окон, забранных решетками, сквозь которые внутрь лился сумрачный предвечерний свет, и сводчатым потолком, крест-накрест перечеркнутым балками. Меж окон висели уже привычные бело-сине-голубые гобелены со сценками на религиозную тематику. Некоторые казались потертыми и очень старыми, другие, наоборот, явно были вытканы совсем недавно. Большую часть трапезной занимал длинный сосновый стол, во главе которого возвышалось массивное резное кресло настоятельницы — пока пустующее. Прочие довольствовались лавками.

Тайриэл, пропустив вперед себя Линн, скромно примостился с самого краю, напротив незнакомой молодой женщины в светском платье, о чем-то увлеченно беседовавшей с пожилой, краснощекой и длинноносой монахиней. Говорили они тихо, и слов эльф не разобрал — да и не вслушивался, сказать по правде. Появившаяся вскоре Лорисса с краю сидеть не пожелала и ловко ввинтилась между двумя похожими как две капли воды сестрами — бывшими таковыми не только по вере, но и, несомненно, по крови. На фоне светло-голубых монашеских облачений колдунья в своем бархатном винно-красном наряде, с многоярусным гранатовым ожерельем на тонкой шее казалась орхидеей среди фиалок. Ядовитой такой орхидеей, хищной — из тех, что заглатывают неосторожно подлетевших слишком близко насекомых. Но красивой — он признавал это. К слову, о цветах — они здесь тоже присутствовали: в виде множества маленьких букетиков, в изобилии расставленных между простыми глиняными мисками и придававших мрачноватой зале почти домашний вид. От бледно-сиреневых лепестков шел тонкий, почти неуловимый аромат, похожий на жасминовый.

Двери в противоположном конце залы распахнулись, и в трапезную величаво вплыла мать Альгитта в сопровождении стайки послушниц. К некоторому удивлению Тайриэла, монахини не встали, а лишь одновременно приложили обе руки к груди и наклонили головы, приветствуя настоятельницу. Старшая из монахинь одарила паству широкой улыбкой, опустилась в кресло и тут же завела разговор с одной из послушниц — тоненькой девочкой лет тринадцати, с не по-детски серьезным лицом и неестественно искривленным запястьем. Девочка не пыталась спрятать изуродованную руку и, похоже, нисколько не стеснялась своего увечья — и это лучше всего говорило о доброжелательности, царившей в маленькой общине. Да и правила здесь были довольно мягкими — поскольку шушукались за столом практически все, не исключая и старшее поколение.