Устроившись на благоухающем цветочными духами сиденье, я посмотрела на мать. Карета тронулась, и ее волосы, уложенные в идеальную прическу, чуть качнулись, полыхнул янтарем все тот же знакомый гребень.
– Я рада, что ты написала сама, – заговорила Елия, вытаскивая из сумочки мое письмо и расправляя рисунок. – Хочешь узнать, почему я пыталась сжечь несколько твоих детских работ?
– Нет. Я догадалась. Потому что там были люди. Оказывается, раньше я могла их рисовать. Почему ты запретила мне это делать?
– Мне жаль. Но были причины.
– И в чем они?
– Я хотела защитить тебя. – Она поморщилась, разглядывая хвостатого господина.
– Как? – У меня вырвался нервный смешок. – От чего?
– От тех, кто может увидеть в этом, – аккуратный ноготок постучал по хвостатому, – дурное.
– Что дурного? Я художник, я так вижу.
– Так же видят душевнобольные, – тихо отозвалась Елия.
– И это все? – Я с трудом подавила рвущийся наружу смех.
Она ничего не знает! Вообще ничего!
– Да. Я думала, что уничтожила их полностью, – задумчиво сказала мать, складывая рисунок в конверт и убирая его в сумочку. – Но, видимо, несколько штук ты умудрилась спрятать. Ты всегда прятала то, что тебе нравилось.
Угу. А потом забывала. Совсем как метелка Эн.
– Ари… – мягко заговорила Елия, подалась вперед и обхватила мои ладони своими. – Потерпи еще немного, и я заберу тебя домой.
Когда школьные подружки говорили, что у них упала челюсть от удивления, я только смеялась. Как это челюсть упала? Она же плотно прикреплена. Но сегодня я, кажется, услышала именно ее грохот!
– Что значит заберешь? Зачем? – нахмурилась я, отдернув руку.
– Как и собиралась.
Она собиралась. А я вот не верила, что сижу с ней в карете и слышу все это. Это не могло быть правдой. Горячечным бредом – да. Но не правдой!
– Документы почти готовы. Скоро ты снова будешь на моей фамилии. На нашей с мужем фамилии. И забудешь весь этот кошмар. – Елия неопределенно махнула холеной ручкой.
– Кошмар?! – Я вскочила, стукнулась головой о потолок, села и зло отчеканила: – То, что ты называешь кошмаром, – моя жизнь! Почему ты считаешь, что можешь вот так возникнуть внезапно и заявить, что берешь меня обратно? Я не вещь! Я взрослая. Под моей опекой сестры. Я глава семьи, а не игрушка, которую можно бросить, а можно вернуть, когда захочется!
Мать спокойно выслушала. И странно улыбнулась. От этой улыбки мгновенно захотелось взвыть и выпрыгнуть из кареты на полном ходу. Но меня остановили сказанные тихим голосом слова:
– Ты не взрослая. Тебе нет двадцати одного года. Ты опекаешь дочерей мачехи, пока учишься. Но сейчас ты не учишься. И вряд ли успеешь поступить. Середина сезона между наборами курсов, почти никого не берут.
Надо же… Драгоценная матушка, оказывается, весьма осведомлена о моей жизни. Прямо словно под окнами стояла и подглядывала!
– Да, ты можешь выскочить замуж. – Уголки губ Елии слегка дрогнули. – Но ты моя дочь. А мы без любви, увы, мужчину в свою жизнь не впускаем.
То есть отца она тоже любила. И отчима. И того, с кем убежала от нас. И нынешнего мужа. И все любовь? Как удобно!
– Я не только твоя дочь, – напомнила я.
– Тогда тем более замужество не твой вариант, – ничуть не смутилась матушка. – Остается только одно: доказать свою состоятельность кругленькой суммой на счете в банке. Это возможно, только если вы продадите свой дом со всеми потрохами.
Что еще за счет?
– Поэтому смирись с тем, что прошлое скоро останется в прошлом.
– Ни за что! – отрывисто выговорила я, распахивая дверцу кареты. – Спасибо, что вспомнила обо мне. Но больше не утруждайся. Сделай вид, что меня нет. А я дальше сама!
Я шагнула на подножку.
Кучер, заметив это, натянул поводья.
За спиной раздалось:
– Я не забывала о тебе. Я писала.
– Неправда, – отрезала я, не оборачиваясь.
– Правда. Я во многом виновата перед тобой, но не в этом. Не сопротивляйся, ты поймешь. Так будет лучше.
– Кому лучше?! Точно не мне!
Я соскочила на мостовую.
Споткнулась, чуть не влетела в колесо кареты, проезжавшей мимо. Золотистая дорожка возникла под ногами сама, едва я представила спину Рэйнара. Миг, и я села на чешую.
У меня получилось сделать путь…
Посмотрев на карету внизу, я разревелась.
– Ари, я не умею успокаивать, – испуганно рыкнул Рэйнар.
– Не надо. – Шмыгнув, я вытерла слезы. – Отнеси меня к Эн, пожалуйста.
Если пить горькое зелье, лучше залпом!
Короткая золотистая вспышка – столица исчезла, и мы оказались в Стоундаре, у нашего дома.
Я скатилась по крылу, взлетела на крыльцо, пытаясь оторвать рукав для повязки. Не вышло. Тогда я крепко зажмурилась и толкнула дверь. По стенке добралась до комода, на котором были разложены какие-то бумаги. Прислушалась.
Наверху было тихо: девочки еще не вернулись из школы. За кухонной дверью звякала посуда и напевала мачеха.
– Эн!
Скрипнула дверь.
– Ари? Ты без повязки?
– Глаза закрыты, этого достаточно.
– Мирелла не говорила, что ты собираешься в гости.
– А я и не собиралась. – Повернувшись на голос, я тихо спросила: – Моя мать писала письма?
Щеки коснулись прохладные пальцы. Они едва заметно подрагивали, мачеха молчала.
– Писала? – упрямо повторила я.
– Да.