Интересно, я всегда была такая худая и страшная? Кошмарные жухлые космы могли бы давно обзавестись живностью, если бы я не промывала их в роднике до скрипа и не заплетала, надеясь, что когда-нибудь смогу сделать расчёску или мыло. Но чтобы создавать, нужны были знания и инструменты, а их у меня не было. Я питалась в основном лагунной рыбой, крабами и приплывающими к берегу морскими грибами, которые поджаривала на раскалённых от меча камнях. Съедобных корнеплодов и фруктов я не обнаружила, и, к сожалению, вырастить что-либо на столь скудной почве тоже было трудно. Да и из чего? У меня не было ни семян, ни тем более саженцев.
Я помнила только прикосновение огня, жалящее лезвие невиданного оружия, что оставило на моей руке затейливый ветвистый след. Я помнила боль и жуткую дрожь, что охватили тело. Неужели само небо наказало меня? Но за что? И почему я жила вдали ото всех на этом жалком клочке суши, где даже птицы надолго не останавливались?
Моя семья. Я напрягала память, пытаясь увидеть знакомые образы, но внутри было лишь болезненное оцепенение. Возможно, у меня просто никого не осталось. Наверное, я потерпела кораблекрушение, и была единственной уцелевшей из всех. Немудрено было утратить память, утратив всех своих любимых…
Было лишь два светоча, две памятки, которые спасали меня от помешательства: сияющий тёплый меч и амулет, в котором жила буря. Только благодаря им я ещё держалась за реальность, именно они не давали тьме густым потоком хлынуть в мой рассудок. Я чувствовала, что эти вещи достались мне от тех, кому я была дорога, и, бывало, подолгу молилась о том, чтобы небо берегло моих близких, если они были живы. Пусть смирятся, как смирилась я. Пусть живут счастливо, и не важно, что мы больше никогда не увидимся.
Постепенно мной овладело мутное беспамятство. Я подолгу спала в дупле покалеченного чёрного дерева, и редко когда обращала внимание на океан. Он шумел как и всегда, так какая разница, что происходило на далёких неведомых землях? Я уже поняла, что, если кто-то и причалит к острову, вряд ли они захотят помочь странной, похожей на ведьму женщине. А если бы я была красивой и милой – ещё хуже. Тогда меня бы запросто могли называть рабыней. Нет, уж лучше окончить свои дни в пустоте.
Я знала, что не смогу вечно влачить подобное жалкое существование. Иногда от отчаяния рыдала, царапая изнутри прочную древесину. Судя по всему, когда-то в дерево попала молния, но она не разбила его, лишь превратила прежде шикарную макушку в сухой бесполезный веник. Наверное, теперь тёмный силуэт был виден издалека, тем более что порой меж ветвей появлялось странное мерцание, но мне только сильнее хотелось спрятаться от неведомого.
Одним серым дождливым днём я дождалась-таки гостей, и не было страха сильнее, чем глядеть издалека на шедших по берегу мужчин. Все они были одеты в светлые плащи и вооружены, но даже холод не вынудил меня просить о помощи. Хорошо, что моих следов на песке было мало, и я поспешила обратно в дерево, отчаянно надеясь, что меня не обнаружат. Какая-то часть меня сопротивлялась этому решению, но другая, более сильная и властная, одержала верх. Я долго сидела, вслушиваясь в шум дождя, и просила ветер поскорее прогнать незнакомцев с моего острова. А когда они отплыли, и я обнаружила пустой берег, запоздало пришло разочарование и страх.
Правильно ли я поступила? А вдруг это была последняя моя ошибка? Не лучше ли умереть от удара меча, чем страдать от голода и холода? Но быть поруганной мне хотелось ещё меньше, а потому я снова впала в длительную, мутную дрёму, которая рвала на части границы сна и реальности.
Мне чудились голоса. Я пыталась отвечать неведомым странникам, но не помнила верных слов. Сколько уже я не слышала человеческую речь? Как долго не видела живых лиц? Лишь призраки окружали меня, только тени, у которых нет имён. Наверное, я должна была стать одной из них, ведь давно не помнила своего собственного имени. Хорошо, что у меня хотя бы был меч. Засыпая в дупле, я обнимала его, словно родное существо, и как будто слышала слова нежной колыбельной, что он пытался мне нашептать. Довершал дивную безмолвную песню живой амулет, который я никогда не снимала.
Спустя время я бродила средь камней, в привычном густом тумане, и пыталась отыскать хотя бы водоросли. Растрёпанная, потемневшая от сырости коса мешалась, босым ногам было холодно – сапоги совсем недавно развалились на части. Я шмыгала и тёрла глаза, но никак не могла добыть еду. Охотиться на крабов в такую погоду смысла не было, а новый урожай грибов так и не принесло течением.