Но поистине замечательным и таким трогательным «Тоторо»
делает то, что благодаря воображению Миядзаки преодолевает эту боль и предлагает зрителям справляться со сложными эмоциями с помощью своеобразного фильтра волшебства, сквозь который можно бесстрашно смотреть в темноту и находить в ней радость. Это сочетание тьмы и света, показанное глазами ребенка, усиливает основной посыл фильма. В «Тоторо» гораздо больше радости, чем печали, и мастеру удается переплетать сложные эмоции, что придает общему оптимистичному посылу нюансы и структуру.Действие в фильме происходит в Японии 1950-х гг., а пейзажи леса и полей в значительной степени основаны на ландшафтах Токородзавы, небольшого города недалеко от Токио, где жил Миядзаки. Это мир определенного места и времени, оставившего глубокие воспоминания у японской аудитории.
Во многом фильм воплощает то, что Светлана Бойм называет «глобальной восстановительной ностальгией», которая «на первый взгляд… похожа на тоску по определенному месту, но на самом деле… это тоска по другому времени, времени нашего детства». Она также добавляет, что «ностальгирующий [человек] желает уничтожить историю и превратить ее в личную или коллективную мифологию»[156]
. Но Миядзаки в своем фильме не «уничтожает» историю; идеализированные пейзажи в «Тоторо» и образ детской невинности представляют собой попытку восстановить «лучшую часть» истории как с личной точки зрения, так и с точки зрения культуры. Детская аудитория обожает картину за юмор, нестрашные страшилки и фантастических животных, а зрители постарше, осознающие боль утраты, которую модернизация нанесла современному обществу, смотрят ее через призму ностальгии, вызывающей и радость, и грусть. Слоганом фильма на афишах стала фраза «Мы возвращаем вам то, о чем вы забыли».Детская точка зрения не случайно стала сильным элементом фильма – именно она оживляет ту «забытую» утопию утраченной невинности и свежести. Японских зрителей фильм переносит не только в «утраченное» царство собственного детства, но и в затерянный мир прошлого национальной культуры. «Тоторо»
вышел на экраны в 1988 году, когда Япония переживала большой экономический бум, известный как период экономического пузыря, когда улицы центрального Токио наводнили BMW, молодежь в дизайнерской одежде потягивала шампанское, а цены на недвижимость достигли головокружительных высот. Однако навстречу всему этому великолепному материализму бежал встречный поток беспокойства по поводу разрушения окружающей среды и духовной коррозии – побочных продуктов экономической и промышленной экспансии.Миядзаки были отвратительны излишества, характерные для того периода. Режиссер начал осознавать и принимать свою традиционную культурную идентичность, но о современной Японии мог сказать мало хорошего. В типично провокационной манере в интервью 1989 года он заявил, что ненавидит «японскую экономику» и «японский народ». Продолжил он еще более резко: «Конечно, не может быть более поверхностного народа, чем японцы. Они не смогли одолеть демона быстрого экономического развития. И в результате [мы имеем] разлагающийся мир, утрату идеалов и поклонение материализму»[157]
.Разумно было бы рассматривать «Тоторо»
как альтернативу тому самому «разлагающемуся миру», при этом сам Миядзаки заявил, что «фильм – не о ностальгии»[158]. Однако работа привлекательна тем, что обращается к зарождающемуся коллективному желанию увидеть нечто противоположное эпохе восьмидесятых – к нематериальному обществу, основанному на небольших сельских общинах, где соседи поддерживают друг друга и уважают и ценят природу.«Тоторо»
– первая крупная картина Миядзаки, действие которой происходит в Японии, и эта перемена была для режиссера очень важна. Я уже упоминала его знакомство с новаторскими работами этноботаника Саскэ Накао, который пришел к выводу, что жители Японии доисторического периода Дзёмон были частью «культуры зеленых листьев», распространившейся по всей Восточной Азии. Освободившись от шор японского национализма, Миядзаки впервые почувствовал, что может принять культуру и красоту своей страны. Следовательно, вполне уместно, что отец девочек в фильме – археолог, специалист по периоду Дзёмон, о чем свидетельствуют любовно расставленные книги и картины у него в кабинете. Здесь есть и скрытая отсылка к мирной культуре охотников-собирателей периода Дзёмон. «Давным-давно люди и деревья были друзьями», – говорит отец Мэй и Сацуки.