– Не расстраиваться?.. Не расстраиваться?!.. – голос поэта взлетел по лесенке нот, мимоходом пробил верхнее «си», и с новой целеустремленностью рванул дальше. – Не расстраиваться?!.. Да я не расстраиваюсь, ваше добрейшее высочество… с чего вы взяли, что я расстраиваюсь… Я не расстраиваюсь! Я на стены готов лезть, кусаться и выть!!! Подумать только!.. Так поманить, вскружить голову, наобещать с три короба – и низвергнуть в трам-тарарам… трах-тарарах… тартарары!..
– Кто тебе чего наобещал? – нахмурился Олаф.
– Не будем тыкать лютней!..
Хозяин города хотел что-то возразить или добавить, но разошедшийся бард не дал никому и слова вставить в свой горестный монолог.
– Сорок лет и три года мотался человек по Белому Свету как цветок по поверхности океана! Сорок лет с лишним никому до него дела не было, никто в душу заглянуть ему не хотел, все только погоняли-понукали, спой это, расскажи то, забацай ламца-дрица!.. Лакей от музыки! Швейцар в преддверии поэтического общежития! Баян на празднике чужой жизни! И вот когда, наконец, появилась она, чьи взоры душу томят, как жар печи – горшочек молока, вся жизнь, и без того не мед в сахаре… мед засахаренный… не сахар и не мед… то есть… валится под откос, в канаву, как рваная калоша, пропущенная через мясорубку!..
– Слушай, Кириан, не стони. Не у одного тебя дома невеста, – огрел суровым взглядом отряг мечущегося по комнате миннезингера.
– Мне чужих невест не надо, конунг, но и своей я отдавать никому не собираюсь! – бард остановился перед ним и вызывающе скрестил руки на груди. – Не собирался… то есть… Когда был жив… Киря жил, Киря жив, Киря будет жить… Подпись – Киря… На памятнике… за оградкой…
– Кириан, – скрипнул зубами и опасно подался вперед отряг. – Да заткнешься ты сегодня или нет?!?!?!
– Олаф, только не ногами, только не по лютне, я всё понял, у других людей тоже есть невесты!..
– Да!!!
– …Но от этого мне вовсе не стало хотеться остаться здесь до… до… до… Боги всемилостивые, до чего мне тут оставаться?.. А самое главное – для чего?! Тут ничего не происходит!!! Ни одной темы для шедевра! Полный застой архетипов и мыслеформ! Темпоральный запор! Экзистенциальный коллапс и ступор бытия!.. И всё из-за какого-то…
– Кириан, будь другом, помолчи, а?
– А чего опять – Кириан?! Орать на поэта всякий может, у кого голос громкий и противны… ой!.. Молчу, молчу!..
Рука конунга мягко поставила прикусившего язык менестреля на ковер и снова уцепилась за ремень.
– Ох, как хорошо сразу стало… – блаженно откинулся на подушки Агафон.
– Ты к нему несправедлив! – вспыхнула принцесса. – Кириан – натура тонкая, творческая, и у него случился… случилась… случилось… Что у тебя случилось, Кириан?
– Нервоз, – хмуро исподлобья буркнул пришедший в чувства бард. – На почве истощения. Нервного.
– Если бы я был к нему справедлив, Селя, – снова приподнялся на своем ложе чародей, – он бы уже у меня… я бы его уже… как бы это сказать… чтоб сюрприз не испортить…
– Агафон!..
– А чего Агафон? Я сегодня на голову контуженный, мне можно…
– Уважаемый ибн Садык, – обратил Абуджалиль почтительный взгляд на хозяина города, застывшего неподвижно и непроницаемо, подобно одному из своих изваяний. – Что нам делать теперь?
– Я полагаю… надо продолжать… с оформлением комнат… – спустя несколько секунд проговорил старик чужим, пустым и далеким, словно с того света, голосом.
– Д-да… к-конечно… – послушно опустил глаза сулейманин. – Да, Маариф-ага…
– Комнат?..
Словно шарики, лишившиеся враз своего воздуха, опали и вытянулись лица людей.
– Комнат, – то ли попытался кивнуть, то ли опустил бессильно голову ибн Садык.
– Эх… занесла нас сюда… нелегкая… – страдальчески поморщилась Серафима и понуро ссутулилась, признавая поражение.
Если уж три чародея ничего не смогли поделать с одним верблюдом, оказавшимся до отвращения не волшебным… Наверное, им действительно стоило теперь позаботиться о самом важном на текущий момент.
Об оформлении комнат.
Потому что этот момент теперь будет течь, и течь, и течь…
Если бы только они не полезли в этот проклятый город!
Если бы только она не догадалась, как его вызвать!
Тогда они могли бы… они могли бы…
– Но у нас не было другого выхода, Сеня, – словно угадав ее мысли, Иванушка ласково приобнял супругу за опустившиеся плечи.
– Можно было поискать новых наследников! – яростно вскинула она на него отчаянный взгляд.
– Было бы время – поискали бы, Сень, – терпеливо проговорил Иван. – Ты же сама знаешь.
– Угу… ты бы поискал… – покривила царевна губы в скептической усмешке. – Так и представляю Ивана свет Симеоновича, бросающего человека на доедание кообу, и отправляющегося отыскивать кого-нибудь другого, еще не надкусанного…
– Так по-твоему, это я во всем виноват?
Царевна удивленно поглядела на него и сконфузилась.
– Нет. Конечно, нет, Вань… Я совсем не это имела в виду… если вообще что-то имела… Прости…
– Ничего, Сенюшка… мы что-нибудь придумаем… – Иванушка ткнулся носом во взъерошенную теплую макушку жены, – обязательно придумаем…
Серафима только вздохнула и молча уперлась лбом в его плечо.