– Может, и наймет, но все будет не так, как ты себе представляешь, – перебил Брэшен. – Да, есть женщины, которые ходят в море, но большинство из тех, кого можно встретить в порту, трудятся на семейных кораблях, под защитой своих братьев и отцов. В ином случае, если ты будешь одна, тебе, извини за прозу, очень скоро придется выбирать, с кем из товарищей по команде ложиться под одно одеяло. И если тебе повезет, они по крайней мере других к тебе не подпустят. А если не повезет, они станут предоставлять твои
Альтию охватила ярость. Ей хотелось кричать, что она не верит… но она знала, что он сказал правду. Еще ей хотелось как следует потрясти его за грудки, спрашивая, ну почему мужики такие мерзавцы. Вот только Брэшену на подобный вопрос ответить было не легче, чем ей самой.
Тишина залегла между ними, тишина и темнота. Гнев Альтии постепенно выгорел, оставив после себя пустоту.
– Так что же мне делать? – спросила она, чувствуя себя совершенно несчастной.
Совершенному показалось, что она обращалась вовсе даже не к Брэшену, но моряк тем не менее ответил.
– Постарайся при новом рождении оказаться мальчишкой, – сказал он. – И желательно – не из Вестритов.
Поудобней устроился в гамаке, ровно и глубоко задышал. Скоро послышалось легкое похрапывание.
Альтия вздохнула в своем неуютном углу. Опустила голову на твердое дерево переборки – и больше не двигалась и не говорила.
Невольничье судно черным силуэтом выделялось на темном ночном небе. Если там и чувствовали грозящую опасность погони, то ничем своего беспокойства не проявляли. Корабль нес изрядное количество парусов, но острые глаза Кеннита напрасно шарили по его мачтам в поисках лихорадочно лезущих вверх фигурок матросов – значит, попыток развить возможно большую скорость не предпринималось.
Между тем ночь была прямо-таки идеальная, чтобы идти под парусами: ровное дыхание спокойного ветра, попутные волны, мягко подталкивающие судно… Капитан негромко заметил, обращаясь к Соркору:
– Мы нагоним их еще до рассвета.
– Это точно, – выдохнул в ответ Соркор, и в голосе его прозвучал величайший азарт.
Кеннит отнюдь не ощущал подобного возбуждения. Соркор же через плечо обратился к штурвальному:
– Держись ближе к берегу. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь там посмотрел в нашу сторону и заметил нас против открытого горизонта! Крадись так, как будто там твоя бабушка-старушка, которую ты боишься разбудить. – И, повернувшись к юнге, прошипел: – А ты – живо вниз. Передай еще раз, чтобы слышали все: сидеть тихо. Ни звука, ни движения, разве что по команде! И чтобы ни огонька мне! Даже ни искорки. Ступай, да не топочи смотри!
– Между прочим, – заметил Кеннит, – у них за кормой плывет парочка змей.
Соркор ответил с горечью:
– А то как же! Ждут, чтобы им скинули мертвого раба. Или живого, но слишком ослабшего или больного. Такого, которого невыгодно стало кормить. Их ведь тоже кидают за борт.
Кеннит поинтересовался:
– А что мы будем делать, если во время сражения змеям вздумается на нас напасть?
– Не нападут, – заверил его Соркор. – Они умные и быстро соображают. Они не станут мешать нам резать друг дружку. Они понимают, что получат множество мертвецов, не рискуя при этом ни единой чешуйкой.
– А после боя?
Соркор расплылся в зверской ухмылке:
– Если мы выиграем, они так обожрутся командой невольничьего корабля, что и хвостом не пошевельнут, чтобы нас догонять. А если мы потерпим поражение… – И он пожал плечами: – В таком случае – не все ли равно?