Волшебный корабль

Кеннит облокотился на фальшборт и ничего не ответил. На душе у него было пасмурно. В начале дня они заметили живой корабль, называвшийся «Золотые сережки». Это был всего-навсего ког[39], старый, круглобокий, смешно переваливавшийся на волнах. Ко всему прочему Кенниту повезло застать его врасплох; он немедленно загнал всю команду на мачты, и его пираты поставили все мыслимые и немыслимые паруса, которые способна была нести «Мариетта». И тем не менее неповоротливый с виду живой корабль удрал от них, как от стоячих. Можно было подумать, ему дул в паруса его собственный ветер. Кеннит сперва не поверил своим глазам, потом разразился яростной бранью. Соркор, помнится, молча стоял рядом с бушующим капитаном. Когда же «Золотые сережки» обогнули Круглый остров, оседлали попутное течение и стремительно скрылись из виду, Соркор осмелился заметить: «Обычному дереву нечего делать там, где ходит по морю диводрево. Волны и ветер помогают ему». – «Да чтоб ты сдох!» – мрачно пожелал ему Кеннит. «Всенепременно сдохну, кэп», – ответствовал Соркор невозмутимо. Должно быть, он уже принюхивался к ветру, выискивая смрадный след невольничьего корабля. Или старпому сопутствовала особого рода инфернальная удача, так скоро приведшая им навстречу этих работорговцев?

Они преследовали типичный корабль для перевозки невольников, выстроенный в Калсиде: обширный, глубоко сидящий, с широкими палубами – все в нем было нарочно приспособлено для того, чтобы набивать внутрь как можно больше живого товара. Кеннит косился на Соркора и думал о том, что ни разу еще не видел у своего старпома в глазах подобного охотничьего блеска. Пожалуй, никогда прежде он так не вкладывался в погоню, никогда не подкрадывался так осторожно к ничего не замечающей жертве.

Казалось, сама морская стихия на его стороне. До рассвета оставалась еще уйма времени, когда Соркор велел команде готовиться к бою. Корабельные баллисты были уже взведены и заряжены, причем заряжены цепями и грузами – сокрушать неприятельскую оснастку, – и абордажные крючья казались когтями, готовыми вцепиться во вражеский борт. Эти самые крючья были новшеством; идея принадлежала Соркору, и Кеннит взирал на них без большого энтузиазма.

Когда на работорговце начался запоздалый переполох, Соркор спросил капитана, не желает ли он сам пойти во главе абордажной команды.

– С удовольствием уступаю эту честь тебе, – сухо ответствовал Кеннит.

И остался праздно стоять у фальшборта, отдавая и погоню, и битву полностью на усмотрение Соркора. Если старпома и удивляло такое поведение капитана, он ничем этого не показал. Он вихрем взлетел на мостик и заорал на матросов, отдавая команды. Людям явно передался его боевой дух: они так и забегали, торопясь исполнить малейшее его приказание. Дополнительные паруса словно сами собой развернулись на мачтах, и ночной ветер сейчас же наполнил их, подгоняя корабль. Кеннит про себя порадовался, что ветер был попутный. По крайней мере, не приходилось дышать вонью, которую распространял калсидийский корабль.

Он почти отстраненно наблюдал за тем, как сокращалось разделявшее их расстояние. На преследуемом судне вовсю ставили паруса, силясь удрать; матросы бегали по мачтам, словно муравьи из потревоженного муравейника. Соркор, торжествующе матерясь, велел стрелять из баллист. «Не далековато ли?» – подумалось Кенниту. Тем не менее два тяжелых шара, соединенные толстой прочной цепью (да не просто цепью, а сущим ожерельем лезвий и острых шипов!) пронеслись высоко в воздухе и с ужасным треском врезались в паруса и такелаж преследуемого корабля, раздирая, перепутывая и обрушивая вниз все, что попадалось им на пути. С полдюжины матросов сразу же оказались сброшены вниз. Они с воплями попадали кто на палубу, кто в волны; трудно было сказать, кому повезло больше. Их крики едва успели замолкнуть, когда Соркор приказал разрядить вторую баллисту. Этот выстрел оказался чуть менее удачным, но дело свое сделал: напуганная команда работорговца боялась лезть на мачты, а рухнувшие вниз полотнища парусов мешали работать на палубе. Когда на борту вражеского корабля воцарилась полная неразбериха, Соркор велел метать абордажные крючья.

Кеннит равнодушно наблюдал за тем, как стягивали корабли. Первые лучи рассвета озарили Соркора с абордажной командой, ринувшихся на штурм: кто-то перепрыгивал полоску воды, еще зиявшую между бортами, кто-то перелетал, раскачавшись на тросе, – и все жутко орали, улюлюкали и визжали, предвкушая кровопролитие. Кеннит поднес к носу кружевной манжет и стал дышать сквозь него, спасаясь от смрада. Он так и остался на «Мариетте» с небольшой частью команды. Люди, оставленные хозяйствовать на корабле, явно маялись, глядя, как дерутся другие, но ничего не поделаешь – должен же был кто-то присматривать и за «Мариеттой», а то мало ли еще как обернется ратное счастье. Как бы не пришлось отбиваться от нападающих и срочно резать абордажные канаты, если вдруг удача окажется не на их стороне!