Волшебный корабль

– Вот и папа всегда так отвечал, – проговорила Кефрия медленно. – Но я никогда не могла понять. А папа ничего не объяснял и вообще в разговорах с нами, девочками, старался об этом не упоминать. Единственный раз, когда я его прямо спросила, он мне только ответил – это-де несчастливый путь, который ни к чему хорошему не приведет. И тем не менее все другие семейства, у кого есть живые корабли, вовсю торгуют с чащобами. У нас, Вестритов, тоже есть живой корабль, а значит, и право там торговать. Но папа предпочел отказаться. – Кефрия очень осторожно подбирала слова. – Так может быть, нам следует заново обдумать это решение? Кайл, во всяком случае, будет очень даже «за». Помнишь, как он загорелся и стал требовать карты реки? Прежде того дня мы ничего с ним не обсуждали, и я привыкла думать, что папа сам ему давно все объяснил. Прежде того дня Кайл меня ни разу не спрашивал, почему мы прекратили торговлю с чащобами. Разговор никогда об этом не заходил…

– И не зайдет, если ты будешь вести себя правильно, – бросила Роника. – Кайл на Дождевой реке! Худшее несчастье выдумать трудно.

Это была еще одна неприятная и неудобная тема. Кайл. Кефрия вздохнула.

– Помнится, когда жив был дедушка, он водил «Проказницу» вверх по реке. Я помню и подарки, которые он нам привозил. Например, музыкальный ящичек, который играл да еще и мерцал при этом… – Она покачала головой. – Я даже не знаю, что сталось с тем ящичком. – И добавила еще тише: – Я все-таки никогда не могла понять, почему папа прекратил торговать в чащобах.

Роника смотрела в огонь. Так, словно рассказывала старую-престарую сказку.

– Твой отец, – сказала она, – всегда… возмущался нашим договором с семейством Фьестрю. Да, он очень любил наш корабль. Он его на целый свет не променял бы. Но вас, девчонок, он любил больше. И, как и ты сегодня, усматривал в контракте угрозу своим детям. И ему не нравилось, что он связан договоренностью, заключенной до него и помимо него. – Роника понизила голос: – Он в какой-то степени даже… плохо думал о всех Фьестрю. За то, что они держат его в кабале такого жестокого договора. Быть может, они в те времена смотрели на вещи иначе. Быть может… – Она помолчала. – Кажется, – сказала она затем, – я сейчас тебе солгала. Я говорила так, как мне полагается думать: контракт есть контракт и сделка есть сделка. Но тот договор был заключен в иные и более тяжкие времена… И тем не менее он по-прежнему нас связывает.

– Но отец негодовал, – напомнила Кефрия.

– Его возмущали условия. Он часто говорил, что полностью с задолженностью чащобам еще никто не разделался. Проценты растут, говорил он, долг громоздится на долг, так что цепи, связывающие два семейства, с годами только делаются прочнее. И это ему страшно не нравилось. Он мечтал, чтобы в один прекрасный день корабль оказался полностью нашим, оплаченным, очищенным от долгов… Чтобы нам ничто не мешало в любой момент собрать вещи и покинуть Удачный…

Кефрии показалось, будто поколебались самые корни жизненного устройства. Покинуть Удачный? Неужели отец вправду думал о том, чтобы увезти семью из Удачного?

А мать продолжала:

– И хотя его бабка и отец торговали товарами из чащоб, Ефрону всегда казалось, будто эти вещи… замараны. Именно так он и выражался: замараны. Слишком много в них магии. Ему неизменно казалось, будто рано или поздно за такую магию придется… расплачиваться. И еще он полагал, что для него было бы бесчестьем нести в наш мир магию, происходящую из других мест и времен, магию, быть может послужившую причиной крушения другого народа. А может, даже не одного какого-то народа, а всех Про́клятых берегов. Иногда мы с ним беседовали об этом поздними вечерами, и он говорил, что боится, как бы мы таким образом не уничтожили самих себя и весь наш мир. Так, как это получилось со Старшими.

Роника замолчала, и некоторое время обе женщины сидели в тишине, размышляя. О подобных вещах редко упоминали вслух. Точно так же, как лоции труднопроходимых проливов давали неизмеримые выгоды при торговле, тому же служили и трудно завоеванные знания, коими владели семейства Удачного и чащоб. Тайны, которыми они сообща обладали, служили основанием для их благосостояния. Столь же прочным, как и прибыток от купли-продажи разных товаров.

Но вот Роника откашлялась:

– И тогда он совершил смелый поступок, к тому же давшийся нелегко. Он прекратил торговать на реке. Это означало, что отныне ему приходилось трудиться вдвое против прежнего и отсутствовать дома втрое против былого, чтобы зарабатывать те же самые деньги. Вместо Дождевых чащоб он стал посещать разные укромные местечки в узких заливах к югу от Джамелии. Он торговал там с местным населением, привозил дорогие и невиданные товары. Но – никакой магии. Он поклялся, что и без всякой магии сколотит для нас состояние. И, останься он жив, так бы оно, наверное, и случилось.

– Папа… думал, наверное, что и Кровавый мор из-за магии начался? – осторожно поинтересовалась Кефрия.

– Кто тебе такое сказал? – удивилась Роника.