Волшебный корабль

Малта медленно поднялась на ноги. Она бросила ложку, и та громко звякнула о тарелку.

– Мой отец, – сказала она, – скоро возвратится домой. С тугим кошельком денег, заработанных тяжким трудом. Он выплатит все твои долги и защитит нас от разорения, которое твое упрямство на нас навлекло. Нам не пришлось бы переживать никаких трудностей, если бы дедушка продолжал торговать в верховьях реки, как все нормальные люди, у которых живые корабли есть! Если бы ты послушала Давада и продала нижние земли или хоть позволила ему привести туда рабов, чтобы они работали за долю прибыли, мы бы сейчас жили припеваючи! Так что не мое упрямство привело нас на край, а твое! Твое!

Пока она произносила свою речь, на лице бабушки суровое выражение сменилось потрясением, а под конец ее губы побелели от гнева.

– Вот как? – спросила она. – Ты, значит, внученька, у нас под дверьми подслушиваешь? Слушаешь, о чем умирающий человек со своей женой говорит? Я, знаешь, Малта, много чего о тебе думала, и хорошего, и плохого. Но я никогда не предполагала, что ты за старшими возьмешься шпионить.

Малта покачала головой, холодно глядя на бабку.

– Мне тут все объясняют, что значит быть взрослой женщиной. Знать все владения и состояние дел, чтобы уметь распознать выгоды и опасности. Но ты, по-моему, любой выгодой готова рискнуть, лишь бы моего отца в неведении держать. Он для тебя вообще не член семьи, так ведь? Ну да, рожать детей и мою мать по мелочи радовать – тут он тебе куда как хорош. Но дальше пусть не суется! А то как бы твоим планам не помешал! А план у тебя простой – удержать при себе власть в доме, хотя бы это всю семью разорило!

Малта сама прежде не ведала всей силы и глубины своего гнева – и вот он выплеснулся наружу, точно яд.

Бабка заговорила, и ее голос был нетверд:

– Если твой отец не знает наших обычаев, так только потому, что никогда не находил времени их постичь. Если бы дело обстояло иначе, меня не так страшила бы власть, которой он уже завладел, Малта. – Пожилая женщина тяжело перевела дух. – Время от времени я замечаю в тебе понимание, о котором и не подозревала. Если бы ты озаботилась показать его раньше, возможно, я и твоя мать больше были бы склонны видеть в тебе взрослую. А пока – уразумей следующее. Когда Ефрон… когда твой дед умер, я могла бы сохранить за собой гораздо больше прав на семейное состояние, чем теперь. Он ведь хотел, чтобы корабль достался Альтии – а не Кефрии и твоему отцу. Это я убедила его, что от твоего отца будет больше толку в качестве капитана. Стала бы я это делать, если бы только и думала, как сохранить за собой власть? Если бы я не желала допускать твоего отца в члены семьи в полном смысле этого слова? Нет, я верила в его мудрость и здравый смысл. Но он не удовольствовался наследованием. Он сразу принялся все менять, и менять очень резко, причем полез в воду, не зная броду. Он не понимает ни сути того, что вознамерился изменить, ни причин, по которым изменения могут оказаться во зло. Он никогда ни с кем из нас не советовался. Для него существуют только его собственная воля и только его собственные понятия о том, что хорошо и что плохо. Я вовсе не держу его в неведении, Малта, нет. Его неведение, вернее, невежество – это крепость, которую он сам себе выстроил. И которую яростно защищает.

Малта помимо своего желания выслушала все до конца. Она понимала: бабка для нее слишком хитра и умна. Где-то здесь таилась скрытая ложь пополам с извращенной правдой о ее замечательном, красивом, отважном отце. А у Малты не хватало сообразительности сразу вскрыть подлый обман. Поэтому она заставила себя улыбнуться:

– Тогда ты, наверное, не будешь возражать, если я расскажу ему то, что я знаю? Пусть хоть немного рассеется невежество, которое так тебя оскорбляет. Я, в частности, скажу ему, что никаких карт Дождевой реки никогда не существовало, потому что пробудившийся живой корабль – сам себе лоцман. Хватит ему пребывать в неведении на сей счет, верно?

Она пристально следила за выражением бабкиного лица: как-то примет она известие, что Малта знает секрет! Но пожилая женщина ничем себя не выдала. Она лишь покачала головой:

– Ты пытаешься грозить мне, дитя, и не понимаешь того, что грозишь в первую очередь себе самой. Когда заводишь дела с торговцами из чащоб, надо иметь представление и об опасностях, и о цене. Да, они наша родня, и худого слова я о них не скажу. И буду свято блюсти договор, который наша семья заключила с ними когда-то. Но мы с Ефроном решили давным-давно: никаких новых договоров не будет, никаких новых обязательств. Потому что мы хотели, чтобы наши дети и внуки – да-да, и тебя это касается – могли сами принимать решения и делать свой выбор. Вот почему мы жили не так богато, как могли бы, и расплачивались с долгами не так быстро, как нам бы того хотелось. Мы приносили жертву и не жалели об этом… – Бабкин голос дрожал все больше. – Мы многим пожертвовали ради тебя, ты, капризная шипящая кошка! А теперь вот я смотрю на тебя и думаю – зачем? У тебя в жилах не удачнинская кровь, а калсидийская соленая водичка!