Волшебный магазин

Было принято решение немедленно поехать к морю – это было самое правильное, что они могли сделать. Жанна бросилась в город выбивать путевки в Дом творчества, Дина вытащила велосипедик брата, и они пошли кататься.

Когда все ушли, заглянул Зяма.

– И зачем ты это сделал? – спросил он, очевидно полагая, что вопрос понятен Фаддею.

– Не знаю, – искренне ответил тот.

– Такой приличный человек наш Сенечка, столько всякого говна пишут о деревне, а он старается как-то по-хорошему, а ты нарисовал на него карикатуру.

– Я не умею рисовать, – ответил Фаддей, проклиная полное отсутствие замков в дверях коттеджа.

– Он очень огорчен.

– Постой, постой, я же вам читал, и вы восхищались.

– Пьяные были.

– А где Семен увидел карикатуру?

– А, по-твоему Самсон это не Семен? Этот псевдопредседатель псевдоколхоза?

Фаддей застонал, как от зубной боли.

– А гейская парочка?

– А что гейская парочка? – насторожился писатель. – При чем здесь геи?

– Ты еще скажи, что это не наши любители станционных буфетов?!

– Зяма, ну ты же сам пишешь…

– Пишу про зайчиков, волчат, две сказки о ежиках и четыре о муравьях. Они не обижаются. А я тебе говорил – прекрати это бытописательство, только сказки, и желательно – для младшего возраста, у меня знаешь, какой городаж? Восемьдесят театров, включая страны народной демократии.

– Надо выпить, – вспомнил Фаддей хорошее заклинание.

– Хорошая мысль. Сейчас за Сенькой сбегаю.

– Так он же на меня обижен.

– Прости, забыл.

– Кто забыл? Он забыл? Да он вчера со мной не поздоровался.

Но Зямы уже след простыл.

Раздался телефонный звонок. Звонила жена.

– Достала горящие, вылетать вчера – одна комната, но с балконом. Вид на помойку. Не до жиру.

Блаженство какое на юге – начало лета, все цветет. Динка успокоилась, хотя с отцом по-прежнему не разговаривает и с утра до вечера загорает – дочерна. Гришка учится плавать, ему нравится. Жанна шурует по местным красотам, ищет счастливые камешки.

На пляже к Фаддею подошла очень милая женщина, редактор толстого журнала, который его только что напечатал. Такая добрая, такая понимающая. Подошла с горящими щеками:

– Я вас так любила, я вас так уважала (почему в прошедшем времени?), я считала вас своим человеком, а ведь своих людей очень мало возле нас…

– Это правда, – согласился писатель.

Она загораживала ему солнце, и он не знал, как попросить ее немного подвинуться.

– Вы были высшим авторитетом для нашего поколения…

– Дорогая, – удалось ее перебить, – но я же еще живой, и отчего так велеречиво?

Редакторша помолчала и сказала:

– Потому что вы для меня кончились.

– Но, дорогая…

– Навсегда.

– А что случилось, – участливо спросил Фаддей максимально нежно и высоким тенором, – что произошло?

– Я вам открылась, вы помните нашу беседу?

Фаддей совершенно не помнил, но кивнул.

То, что я вам поведала, была исповедь, понимаете, которую католические священники вообще таят в глубине своей памяти до последнего вздоха…

– Бедняжки, сколько же дряни накапливается в их памяти, оттого и умирают эти бедные католики.

Фаддей это произнес негромко и как бы про себя, не требуя ответа, но редакторша взвилась и, четко произнося ему по слогам, сказала:

– Вы не католический священник, но вы были приличным человеком. И я плюну на вашу могилу, когда…

– Дорогая, а вы не можете уточнить ваши претензии… Может, я еще могу исправиться?

– Поздно, Фаддей Прохорович, ах как поздно. Если бы вы показали мне ваш текст, а не торопились его печатать, если бы я по старой нашей общей памяти могла бы его увидеть, я бы абсолютно четко показала бы вам эти чудовищные, эти подлые… да просто лживые…

– Да кто они такие – эти лживые и подлые…

Редакторша запнулась, немного подумала и нашлась:

– Мысли, ваши мысли – вот кто эти чудовища.

– А подробнее?

– Фаддей Прохорович, вы издеваетесь. Вы оскорбили всех, вы заметили, что с вами никто не разговаривает?

– Да, я просто счастлив, я и так перебрал общения. Всего доброго, дорогая, продолжим в другой раз.

Откинулся на лежак и внезапно заснул. Моментально.

Редакторша решила, что он просто демонстративно хамит, и понесла эту благую весть в массы. Через полчаса весь пляж уже знал, что писатель Фаддей Петров кончился как творческая личность.

В их комнате сидела Жанна со свежим номером толстого журнала, в котором были напечатаны оскорбившие всех главы будущего романа.

– Где ты достала? – удивился писатель.

– По блату. Дали в ларьке. Сказали – все номера раскуплены, все плюются, но требуют еще. Ларечница обещала найти. Пока дала бракованный – половина номера напечатана вверх ногами.

– Что скажешь? – нервно спросил Фаддей у жены.

Обычно он к ее мнению не прислушивался.

– Нормально, – ответила жена, – пропустили всего две запятые и один мягкий знак.

– Я тебя не про это спрашиваю.

– А-а это, редакторша… забыла, как ее зовут… типа Марихуана.

– Мариула.

– Она кипит, что ты использовал ее историю с ежом.

– Каким ежом? – вылупил глаза писатель.

– Ну, я не знаю. Ты используешь все, что плохо лежит. А история с ежом, очевидно, плохо лежала. Да наплевать и забыть. Вот Динка обижена – это хуже.

В дверь осторожно постучались.