Волшебный пояс Жанны д’Арк

…И собственный страх Жиля, странный, вовсе не достойный воина. Однако именно у стен Орлеана его охватило смятение. Разве способна восемнадцатилетняя девица освободить несчастный город? Сделать то, что оказалось не под силу бывалым воинам?

Сумела.

Девять дней понадобилось Жанне.

Всего-то девять дней, но тогда они казались Жилю вечностью. И пожалуй, он понял, как выглядит преисподняя. В ней нет огня, разве что кипящая смола, зато в нынешней преисподней хватает грязи.

Крови.

Боли.

Мертвецы и раненые. Раненые и мертвецы. Мертвецы Жилю нравятся больше, они молчат. И окрестные вороны счастливы. Их так много, что порой само небо кажется черным. И за хлопаньем птичьих крыл, за мерзостными голосами их слышится хохот того, кого принято именовать врагом рода человеческого.

Уж ему-то, должно быть, весело.

…Позже в книге магистрата запишут так: «Солнце уже склонялось к западу, а французы все еще безуспешно сражались за ров передового укрепления. Жанна вскочила на коня и отправилась в поля. Вдали от взоров… Жанна погрузилась в молитву между виноградных лоз…»

Ложь.

Она была там.

Среди грязи и крови, умудряясь оставаться чистой. И голос ее звенел над полем битвы.

…Позже скажут, что она обратится к небесам и те ответят Жанне.

Чудо случится.

И стрелы выпадут из рук англичан, приведенные в замешательство люди взглянут в небо. И архангел Михаил явится во всем своем величии и блеске. Он будет ступать по небесам, сопровождаемый многими ангелами. По мановению руки его обратятся в прах луки англичан, станут землей их мечи.

Жиль не знает.

Жиль не видел.

Нет, он видел людей, которых вдруг охватило безумие. Кто-то крикнул:

– Смотрите, архангел! Я вижу его! Вижу!

И этот крик подхватят многие голоса…

Жиль тоже взглянет на небо, низкое и серое, но увидит лишь воронье. Слишком грешен? А плевать. Главное, что англичане, которых тоже, надо полагать, коснулось это всеобщее сумасшествие, отступили. И осада, длившаяся семь месяцев, была снята.

Разве сие не чудо?

– Ты слишком много думаешь, – как-то сказала ему Жанна, когда они вновь остались наедине. Ныне это случалось редко. Слишком много оказалось тех, кто желал выказать свое почтение новой святой. – И голос твоего разума заглушает в тебе голос сердца.

– Это плохо?

– А разве хорошо? – Жанна смотрела снизу вверх обычным своим кротким взглядом, от которого Жилю становилось не по себе. – Если сердцу не позволять говорить, то оно окаменеет и перестанет чувствовать. А за ним и душа сделается мертвой.

Ему бы хотелось возразить, но Жиль не знал как.

Ждал.