– Я желал оружия, но сам не понимал, сколь опасно оно… Мы не пойдем на Париж, Жиль.
– Но англичане…
– Не худшее из зол. Король есть… и, если повезет, мы справимся сами.
– И что ты…
– Я придумаю. Что-нибудь придумаю. Только… не говори ей.
Говорить не понадобилось. Жанна все поняла без слов.
– Он меня боится, – сказала она, глядя на небо, и взгляд ее сделался… иным?
Вновь слышит голоса ангелов?
– И не только он. – Жанна грустно улыбнулась: – Ты тоже думаешь, что я опасна.
– Я не знаю, – вынужден был признать Жиль. – Я… я боюсь за тебя, Жанна. Будь осторожней со словами.
– Разве слова способны навредить?
В улыбке ее появилось что-то такое… лукавое?
– А то, чего он так боится… скажи, что когда-нибудь это всенепременно произойдет… и да, он прав, прольется много крови. Погибнут невинные. Но и виноватые проживут не дольше… Мы не выступим на Париж?
– Король…
Жиль осекся.
Не только король. Слишком много оказалось тех, кто думает, как Гийом, боится, что сегодня Жанна освободит Париж, а завтра потребует корону… или не корону, но просто власть.
– Плохо. – Она сказала это, не скрывая печали в голосе. – Скажи ему, что я… я просто хочу помочь. Господь…
– Скажу.
– И я лишь выполню, что мне предначертано. А потом… потом меня не станет.
– Тебе страшно?
Она кивнула.
– Я всего-навсего человек… Ты ведь будешь обо мне помнить?
– Буду.
– Хорошо. – Жанна вновь улыбнулась: – А я стану молиться о тебе, даже там… особенно там.
Она смотрела на небо.
– Ты, главное, знай, что я тебя простила, хорошо?
Ее казнят тридцатого мая на площади Старого рынка в Руане.
Позади останется год бургундского плена и две попытки побега.
Железная клетка. Камера. Допросы и обвинения, которые она отводила с легкостью, раздражавшей что прокурора, что высокий суд.
Прилюдное отречение, вырванное обманом.
И раскаяние.
Молитвы. Надежды. Безнадежность.
Костер будет гореть несколько часов, но по Руану пронесется слух, что и это яростное пламя не коснулось сердца Жанны. Заговорят о палаче, который ушел в монастырь, дабы молитвой и постом испросить у Господа прощения.
О ней будут говорить много и с пылом, споря, кем же была Жанна-воительница, но сходясь в одном: суд, учиненный над ней, не был праведным судом…
Думать?
Уезжать надо… или нет?
Алиции Виссарионовне недолго осталось. И если подождать… месяц или два… два месяца – не так уж и много… даже год – это мелочи, по сути, главное, что старуха рано или поздно умрет, а Жанна получит наследство.
Она заслужила!
Разве нет? Ей не нужны все деньги. Она поделится, и с Ольгой, и с Аллой, пусть Алла и неприятна, но все равно хватит всем. Главное, что дорогие родственники правы в одном: Жанна получит возможность жить так, как хочет.
Школа?
Если она что-то понимала, то она сумеет открыть собственный лицей… будет директором…
И на море съездит. А потом в Прагу… или в Париж… и вообще не обязательно работать.
Дела?