— Это я, — громко сказал он.
— Женька? — шипящим голосом проговорила Гудвин (сейчас она взорвется!!!), она тут же дала мальчишке пощечину. — Чтобы больше никогда не стрелял в людей! Ты слышишь меня! Это и ко всем относится, — но уже через мгновение она остыла. — На столе печенье. Будете есть в своей комнате. Обойдетесь без ужина. Наверх! Живо!
Дети тут же побежали на верхний этаж, толкаясь и пинаясь. А Пуффи полетел вниз, на первый. Он увидел большого пса, который тут же зарычал на него. Пуффи даже не вздрогнул, только сказал, что лучше пойдет отсюда на улицу.
— Ну, так о чем мы с тобой говорили? — сказала Матушка Гудвин бодро. — Рекс, иди на свое место!
— Хорошо, — прохрипел старый пес и тоже вышел на улицу. Наверное, чему очень будет «рад» Пуффи.
— Вы… вы колдунья, да? Девочка была мертва? — прошептала Лавли.
— Да, — ответила Матушка Гудвин.
— А вы можете мне помочь? — сказала Лавли. — Моя дочь. Она умерла. Я хочу ее вернуть.
— Когда умерла и от чего? — поинтересовалась Гудвин. Она заваривала чай.
— Два года назад. Заболела, — ответила Лавли.
— Хм… — послышалось с кухни. Матушка Гудвин вышла и протянула гостье чашку чаю. — Сядь. — Лавли села, Матушка Гудвин тоже. — Мне нужно подробнее узнать о тебе, то есть о твоей проблеме. Выпей чай, а я посмотрю по чайным листикам.
Лавли выпила чай и передала чашку Гудвин, та налила ей другую.
— Итак, — сказала Гудвин, разглядывая недопитый чай. — Ты ведь всегда любила ночь, да? Ты живешь ночью. Звезды, луна посреди темноты. Тебе нравиться ночь. Но имя. Имя — Утренняя Заря. Аврора. Эта та, которую ты так любила и потеряла.
— Да, это моя дочь, — сказала Лавли.
— Расскажи мне что-нибудь о ней, — сказала Гудвин.
— Об Авроре… Она была просто маленьким чудом, моей радостью. Я до сих пор помню, как держала ее еще маленькую на ручках и баюкала. А она так смирно лежала и смотрела на меня своими ясными голубыми глазами. Такая маленькая кроха, я так о ней заботилась, души не чаяла. У нее были такие красивые золотые волосы. И она так смеялась… Этот смех мне иногда по ночам снится, я все пытаюсь его догнать и не могу. Просто чудо, а не ребенок. Никогда не плакала, всегда слушалась меня, помогала всем. Ангел, а не ребенок.
— Да, — проговорила Матушка Гудвин. — Все они ангелы, пока не вырастут.
Лавли со злобой взглянула на Гудвин. Она издевается? Нет, она издевается! Как можно было ей говорить такое, когда Аврора умерла.
— Ах, вот, — продолжала Гудвин. — Я вижу другое имя. Лена, Луна, Лара, Лана… Да, точно. Лана. Это имя будто бы из твоего прошлого. Не существовало такого человека.
— Я так себя называла, — проговорила Лавли. — В детстве хотела, чтобы меня звали Ланой. Но как это может быть связано с Авророй? Мне нужно знать про Аврору, что она…
— А вот другое имя, — перебила Гудвин. — Важное имя, того человека, который всегда был рядом, поддерживал. Что-то родное. Благородный. Евгений. Женя.
— Что? — проговорила Лавли. — При чем здесь мой брат? Вы несете бред! Скажите мне, как вернуть Аврору!
— Ее нельзя вернуть, — холодно ответила Гудвин.
— Что? — у Лавли затряслись руки, и она уронила чашку. — Вы же сказали, что можно оживить. Вы сами оживили девочку.
— Мила умерла недавно, тело не успело остыть. А твоя дочь умерла два года назад, — ответила Матушка Гудвин. — Как мне оживлять девочку? Выкапывать ее из могилы, этот изуродованный труп двухлетней давности?
— Не говорите так!
— От нее уже ничего не осталось. Слишком много времени прошло, — сказала Матушка Гудвин. — Аврора слишком давно потерялась. О чем ты вообще думала? Как ты собиралась ее оживлять.
Лавли уже не могла разбирать слова. Ее била лихорадка, она вся стала белой в один миг, голова закружилась, и вот уже она не помнит себя.
Через некоторое время Лавли очнулась. Она сначала не поняла, что произошло, где она находится. «Сколько я была в отключке?» — подумала она. Кажется, несколько часов. Голова болела так, будто бы она целую ночь не чай пила, а что-то другое. Ночь… ночь… Почему-то в комнате было так темно. «Неужели еще ночь?» — недоумевала Лавли. Она ведь точно уже проспала много времени. Не могла быть до сих пор ночь. А потом она припомнила все происшедшее. Почему дети Матушки Гудвин гуляли ночью одни, среди болота, с арбалетом? Как можно было их вообще отпустить? Почему-то раньше этот вопрос ее вообще не волновал, хотя это, по идее, первый вопрос, который возник бы у нормального человека в подобной ситуации. Было темно. Видимо, вся семья еще спала.
Лавли глубоко зевнула, закрыв род ладошкой. «Ой», — произнесла она вслух, почему-то ее собственный голос показался ей таким детским. Она присела на краешек дивана и стала думать, прикасаясь к голове руками, как бы заставляя работать свой мозг. При этом она касалась своих волос. Что-то было не так. Слишком короткие волосы, причем не прямые, как были у нее, а кудряшками. И челка. Да, челка. У нее не было до этого челки.