Волшебный свет

Я вприпрыжку перебегаю на другую половину батута, но он набрасывается на меня сзади, вытянув руки. Я слежу за его ногами, и как только он подходит, отпрыгиваю в сторону. Он теряет равновесие, падает головой вниз, и я ударяю его током по затылку.

Я выбрасываю вверх победный кулак.

— Нокаут!

Распластавшись на батуте, он поднимает голову и смотрит на меня с коварной усмешкой. Я оглядываюсь, но скрыться негде. Одним прыжком он поднимается на колени, встает на ноги и бросается на меня. Мы подпрыгиваем, он разворачивается, и я падаю прямо на него. Дыхание перехватывает. Он сцепил руки за моей спиной и крепко меня держит. Я приподнимаюсь, чтобы видеть его глаза, сдуваю волосы с его лица, и мы смеемся. Потом понемногу умолкаем и лежим, чувствуя дыхание друг друга.

Он касается моей щеки и притягивает меня к себе. Его губы такие мягкие. У них сладкий мятный вкус. Я придвигаюсь к нему и тону в поцелуе. Соскальзываю с него, он перекатывается и оказывается сверху. Я обнимаю его, и мы страстно целуемся. Потом отстраняемся, чтобы перевести дыхание, и смотрим друг другу в глаза.

В голове мечется миллион мыслей, грозя отвлечь меня от этого момента. Но я отбрасываю тревоги, закрываю глаза, тянусь к нему и разрешаю себе поверить в нас.

Почти весь обратный путь проходит в молчании. Я словно в трансе смотрю на качающийся брелок Калеба с нашей фотографией на коленях у Санты.

Калеб заезжает на парковку, останавливается и берет меня за руку. Я смотрю на трейлер и вижу, как в родительском окне быстро задергивается занавеска.

Калеб сжимает мою руку.

— Спасибо, Сьерра.

— За что?

Он улыбается.

— За то, что попрыгала со мной на батуте.

— Это тебе спасибо.

— И за то, что эти несколько недель стали лучшими в моей жизни.

Он наклоняется и целует меня, а я снова тону в его поцелуе. Скользнув губами от его губ к виску, я шепчу ему на ухо:

— В моей жизни тоже.

Мы сидим, прижавшись щека к щеке, слушаем наше дыхание и не шевелимся. Еще неделя, и все закончится. Хочу, чтобы это мгновение отпечаталось в памяти и никогда не померкло.

Когда я наконец выхожу из фургона, то еще долго смотрю ему вслед, пока свет его фар не растворяется в темноте.

Тут я слышу за спиной папины шаги.

— Так дальше нельзя, Сьерра. Я не хочу, чтобы ты больше с ним встречалась.

Я разворачиваюсь.

Папа качает головой.

— И дело даже не в том, что случилось с его сестрой. Хотя и в этом тоже. Тут все сразу.

Теплое прекрасное чувство, которое переполняло меня весь вечер, утекает сквозь пальцы. На его место приходит тяжесть и страх.

— Мы скоро уезжаем, — произносит отец, — и ты это знаешь. А еще должна понимать, что слишком привязалась к нему.

Я теряю дар речи и не могу даже кричать на него. Наконец все наладилось, и теперь он собирается это испортить? Ну уж нет. Я этого не допущу.

— А что говорит мама? — спрашиваю я.

Он поворачивается к трейлеру.

— Она тоже не хочет, чтобы тебе было больно. — Я молчу, а он разворачивается и возвращается в тесный трейлер, где я когда-то чувствовала себя как дома.

А я иду в гущу деревьев. Отец поднимается по металлическим ступеням и закрывает за собой дверь. Но я не могу пойти домой. Не сейчас. И вот я забираюсь в самую глубь; иголки царапаются о рукава и джинсы. Я сажусь на прохладную землю там, куда не проникает свет.

И я представляю, что я дома, в Орегоне, где эти деревья когда-то росли и смотрели на те же звезды.

Я возвращаюсь в трейлер, но почти всю ночь не сплю. А когда просыпаюсь и открываю занавески, вижу, что солнце еще не встало. Я лежу в кровати и смотрю в окно на медленно гаснущие звезды. Чем меньше их становится, тем более потерянной я себя ощущаю.

Я решаю помириться с Рэйчел. С тех пор как я пропустила ее спектакль, мы так и не разговаривали. А ведь она знает меня лучше всех. Мне просто необходимо ей выговориться. Отправляю ей эсэмэс с извинениями и пишу, что скучаю. Что ей бы понравился Калеб, но мои родители считают, что мы с ним слишком сблизились.

В конце концов она отвечает: «Я могу помочь?»

Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Как же хорошо, что у меня есть Рэйчел!

«Мне поможет только рождественское чудо», — отвечаю я.

Следует долгая пауза. Я смотрю, как восходит солнце.

А потом она пишет: «Дай мне два дня».

Калеб приходит на следующий день. В его руках сверток из воскресной газеты, весь обклеенный скотчем. Я вижу, что мама не сводит с нас глаз. Лицо у нее недовольное, но она продолжает обслуживать покупателя.

— Что это? — спрашиваю я, проглатывая страх: папа вот-вот должен вернуться с обеда. — Кому-то срочно нужен мастер-класс по упаковке подарков.

Он протягивает сверток мне.

— Посмотри и увидишь.

Подарок мягкий, и разорвав упаковку, я понимаю, почему: внутри та дурацкая шапка в виде елки, в которой он был вчера.

— По-моему, это твое?

— Да, но я же видел, как ты мне завидовала, — он не в силах спрятать улыбку. — В Орегоне зимы наверняка холоднее наших.

Он, наверное, думает, что я ни за что ее не надену? Поэтому я напяливаю ее в ту же секунду.