Волшебство (сборник)

Но Мариша, которая все ещё была здесь и колокольней возвышалась за моей спиной, всё это волшебство испортила, трубно пробасив:

– Ну, если он тебе не нужен, я могу забрать его себе. У родителей есть ты, а у меня никого нет, кроме дяди Вити.

Вздрогнув от неожиданности, я обернулась и недоумённо взглянула вначале на огромную Маришу, потом на вполне серьезных родителей. Родители молчали и почему-то не возражали Марише.

– Если они все молчат, значит, согласны, чтобы вот эта здоровенная Мариша своими огромными ручищами забрала маленького голубоглазого Саника, который только что так доверчиво мне улыбнулся? А как же наши Волшебные Миры и луг с лиловыми колокольчиками?

Кинув ещё раз взгляд на маленькое существо, от беззащитности которого невыносимо щемило где-то в самом центре груди, потом на великаншу Маришу, я почувствовала, как меня окатила волна незнакомого до сего момента чувства, в котором, как в коктейле, смешалось всё, что только могло вместиться в сердце пятилетнего человека. Ярость и жалость, ужас и нежность, любовь и ненависть, образовав гремучую смесь, взорвались оглушительными рыданиями, под аккомпанемент которых я набросилась на очумевшую от неожиданности Маришу, отчаянно колотя её кулаками, куда попало.

Бабушка, отвлёкшаяся было разобрать сумки, подлетела к Марише и вытолкала её восвояси со словами:

– Нету у тебя, Мариша, разуму.

И, повернувшись к родителям, бросила:

– Да и вы оба без соображенья!

Потом, подхватив рыдающую внучку на руки, Бабушка устремилась, словно в спасительное убежище, в другую комнату. Там, усадив свою Натку на колени, начала утешать, осыпая поцелуями и самыми ласковыми словами, которые могла только вспомнить. Она-то поняла, что на самом деле произошло. Бережно уложив в кровать, Волшебница перекрестила свалившуюся без сил и уснувшую прямо у неё на руках маленькую воительницу, самоотверженно бросившуюся на защиту нового жителя Маленького Рая и одержавшую сокрушительную победу в своей первой и самой тяжёлой битве: в сражении с самой собой.

X

Саник рос спокойным, милым и ласковым мальчиком, который смотрел на мир широко распахнутыми, добрыми голубыми глазами. Он очень любил покушать, и весь его облик излучал добродушие и умиротворенность, а обезоруживающая улыбка располагала к себе окружающих, будь то соседи, прохожие или пассажиры автобуса. Мама невольно способствовала этому, одевая Саника со свойственными ей фантазией и стремлением к нестандартности. Как-то она сшила Санику белую рубашку, стилизованную то ли под русский, то ли под украинский мужской народный костюм: с вышивкой на груди и цветным кушаком. А к рубашке – штанишки в тон вышивке, на голову – соломенный картуз с козырьком в тон штанишкам. Хлопец получился что надо. Саник, конечно, ничего в этом не смыслил, но пройти мимо такого кавалера было невозможно. С прогулки по городу в сопровождении приехавшего в отпуск Отца Саник вернулся, неся многочисленные «трофеи» – яблоки, шоколадки, петушков на палочке и конфеты, которыми его щедро угощали чужие дяди и тёти, очарованные обаянием и неотразимостью белокурого, пухленького Ивана-царевича.

Как-то Мама со мной и Саником приехала на лето к Отцу, служба которого всё еще проходила вдалеке от дома. Мы жили в поделённом между четырьмя семьями деревянном доме. На нашей половине жила семья местного парикмахера, у которого был шкодливый, конопатый сын Генка – мой ровесник, и кареглазая дочка Люба двенадцати лет, обещавшая стать красавицей. Наша семья подружилась с соседями, и вся прилегающая к дому территория с сараями, поленницами дров, огородом и потрясающим цветником с волшебными георгинами стала нашей игровой площадкой.

Люба на правах старшей присматривала за «мелкотой», и особенно за Саником, который уже научился уверенно ходить, и за ним был нужен глаз да глаз. Территория вокруг дома была обнесена реечным заборчиком около полутора метров высотой, и калитка запиралась тугой вертушкой. До деревянной вертушки калитки Саник уж никак не мог дотянуться, так что пропасть с территории теоретически не мог. Это позволяло немного расслабиться и Маме, и Любе.

В один августовский жаркий день Мама, накрыв коляску марлей от мух, уложила Саника спать голышом, чтобы тельце подышало. Мы с Любой, свободные от волонтерских обязанностей, пошли погулять, а Мама занялась какими-то делами во дворе. Саник же, тем временем, проснулся. В комнате никого не было, дверь на улицу из-за жары была открыта, призывно маня на волю. Саник сполз с коляски, забрался на диван и как-то достал висевший на крючке соломенный картуз с матерчатым козырьком, нахлобучив его на голову. Затем, дотянувшись до кружки, опрокинул её и воткнул в рот выкатившуюся из кружки пустышку. Хоть и без штанов, но всё же в «шляпе», Саник вышел в большой мир.