Волшебство (сборник)

А мир был восхитительным: в нём стрекотали кузнечики и летали бабочки, во дворе не было ни Наташки, ни Любки, которые и шагу шагнуть не давали, Мама что-то делала, присев у грядки спиной к дому, а потому его, Саника, не заметила. Свобода была совсем рядом, если бы только не эта калитка с тугой вертушкой. Саник уже проверял: открыть не получается. Но на противоположном конце двора была другая калитка, у которой вертушка была совсем слабенькая и легко крутилась на гвозде. Туда-то и направился Саник, вооружившись по пути прутиком. Им-то он и поддел вертушку, открыв себе путь на волю.

Мама, взглянув на часы, поднялась с колен и отряхнула от земли ладони. Пора будить и кормить Саника. Но Саника не было ни в доме, ни во дворе. Обыскав все закоулки, Мама выбежала на улицу, спрашивая всех, кто встречался по пути, не видали ли маленького мальчика двух лет, совсем голого. Доброжелательные прохожие-сельчане включились в поиски, видя, в каком волнении находится мать пропавшего ребёнка. Вскоре чуть ли не половина посёлка была на ногах: все искали белобрысого мальчика, сбежавшего из дома голышом.

На окраине посёлка располагался небольшая автостанция, куда прибывали автобусы, следовавшие в другие населённые пункты. Тут же имелся магазин «Сельпо», в котором сельчане покупали провизию и хозяйские мелочи. Мама, усадив в коляску Саника, много раз приходила сюда за покупками, не подозревая, что творилось в мятежной душе этого с виду покладистого карапуза. Каждый раз, сидя в своей ненавистной коляске, Саник с тоской в глазах провожал отъезжающий с фырканьем автобус, в кабине которого дядя-шофер рулил большим колесом, лихо сдвинув на затылок фуражку и дымя сдвинутой в уголок рта папироской. Э-э-х…

– Женщина, бегите скорей сюда, – кричала бежавшая со стороны автостанции навстречу Маме запыхавшаяся сельчанка.

– Посмотрите, не ваш ли мальчик сидит в рейсовом автобусе?

Мама в сопровождении присоединившихся к поискам сельчан, сорвав с головы сбившуюся косынку, бросилась бегом к автостанции.

– Сюда, сюда, вон тот красный автобус, – прокричала женщина.

Мама, едва переводя дух, подбежала к красному автобусу, в котором уже сидели пассажиры. Кабину автобуса водитель из-за жары оставил открытой настежь, а сам пошёл отметить путевой лист и отдохнуть перед следующим рейсом, пока автобус наполнялся людьми.

На водительском сидении, залихвацки сдвинув на затылок картуз козырьком назад, переместив пустышку в уголок рта на манер папироски, сидел совершенно голый, босой и чумазый Саник. Он, никого и ничего не замечая, отчаянно крутил баранку, фырча при этом, что было сил, как и полагается уважающему себя газующему автобусу. Мама обессиленно приземлилась на тротуарный бордюр.

– Слава Богу, живой!

Как и все нормальные дети, Саник рос, конечно же, шаля и бедокуря, но всегда избегал наказания по одной единственной причине: его просто невозможно было наказать. Как только над его головой нависал меч правосудия в лице рассерженной Бабушки, на розовощекой, безмятежной мордашке Саника со всей возможной выразительностью проступало неподдельное, глубокое раскаяние, в глазах вместе со слезами застывало выражение невинности с немой мольбой о пощаде, а ангельские губки проникновенно и с выражением произносили:

– Бабочка, дорогая, любимая, прости! – выразительная пауза. – Я больше никогда-преникогда так не буду делать.

И в завершении акта покаяния Саник пухлыми ручками крепко обхватывал бабушкины ноги. Снести это было выше её сил. Безвольно опустив руки, Бабушка сдавалась без единого выстрела:

– Ладно, чёртушко ты эдакий, доведёшь ведь когда-нибудь баушку свою до могилы. – Она так и произносила «баушку», пропуская букву «б».

Как-то раз Фемида выступила в лице мамы, которая всерьёз решила проявить неотвратимость наказания и на этот раз примерно наказать озорника. Саник с неизменным и совершенно искренним раскаянием попросил прощения у Мамы, умоляюще прижав к груди сложенные пухлые кулачки, но Фемида была непреклонна:

– Ты только и знаешь, что просить прощения, а сам продолжаешь свои проделки. На этот раз я тебя накажу, и гулять ты не пойдёшь.

Весь облик Саника выражал обреченность перед суровостью высшей меры: гулять на этот раз точно не пустят. Немного постояв с лицом, исполненным скорби, он подошёл к дивану, стащил с себя толстые с «начёсом» синие шаровары и улёгся в позу узника, приготовленного к казни: вниз лицом и кверху пухлой, розовой попой.

Детей в семье никогда не били, и покорная поза приготовившегося к экзекуции Саника, сразила наповал и Маму, и тем более Бабушку. У Мамы начался приступ беззвучного смеха, а Бабушка, всплеснув руками, кинулась к распластавшемуся на «плахе» Санику, причитая:

– Да что же это делается, люди добрые! Или мы басурманы какие?

И в сторону Мамы:

– А ты чего зашлась? Неужто не видишь: мальчишко-то норовит муку принять.

Саник и на этот раз вышел сухим из воды.