Волшебство (сборник)

Бабушка, не выпуская меня с рук, радостным тоном возвестила:

– Как же, Рита, не то ты не знаешь? Сегодня же 8-е марта, вот Натка-то пришла баушку свою поздравить. Да ничем-нибудь, а живыми цветами. Поди, кто ещё у нас цветами-то кого поздравил?

Я чувствовала, как к горлу подкатил комок, а в глазах предательски защипало. Здесь прошло моё детство и всё это я вижу в последний раз. Все вещи ещё на своих местах, и я тоже здесь, но что-то невидимое, очень значимое уже покинуло эти стены, сделав пространство дома неодушевлённым. Я смотрела вокруг и не узнавала своего жилища: вокруг меня были лишь привычные материальные предметы, но душа уже покинула этот дом. Я знала точно, что у нашего дома есть душа.

Жильцы дома пребывали в каком-то взволнованно-растерянном состоянии. Как долго они мечтали о том, что когда-нибудь заживут в отельной квартире со всеми удобствами, в которой не будет досужих соседей, кухонных разборок, выяснений на тему «кому на этой неделе мыть коридор» и прочих проблем коммунального быта. И вот этот долгожданный миг наступил. Но какое-то необъяснимое, щемящее чувство примешивалось к радости, придавая ей горьковатый привкус. Это ощущение пришло ко всем без исключения, и суетящиеся в сборах соседи, не понимая, что с ними происходит, в смущении отводили друг от друга глаза, словно боясь выдать охватившие их чувства. Ссоры, обиды, взаимные претензии, сплетни и общая неустроенность – всё это казалось теперь таким мелким, ничтожным, ненужным, не имеющим никакого значения. Имело значения лишь одно: они навсегда покидают этот дом, в котором вместе столько пережито, и, уйдя в новую, более благополучную жизнь, уже никогда больше не увидятся, как раньше.

Это объединившее всех чувство было столь сильным, что заполнило собой всё пространство покидаемого дома, напряжённо повиснув в воздухе. То и дело кто-то из женщин, отвернувшись, украдкой вытирал глаза. И родители, и Бабушка, паковавшие вещи, были взволнованы. Отцу для перевозки вещей командование воинской части выделило машину, которая вот-вот должна была прибыть. Я выбежала в ставший вдруг таким пустым двор, где грустно свесили свои серёжки наши старые берёзы, как-то сиротливо прижались к серому забору кусты жёлтой акации, переплетя свои ветви с вишней, всплакнувшей выступившей на кривом стволе капелькой смолы. Коричневатые бархатцы, посаженные Бабушкой, казались брошенными: сегодня вечером их некому будет полить. Всё, всё было по-другому. Прощай, мой двор.

Наша семья выезжала из дома первой. Бабушка зашла на когда-то заставленную всякой хозяйской утварью, а теперь словно осиротевшую, кухню и остановилась у того места, где ещё совсем недавно стоял наш стол. Волшебница обходила каждый уголок своих владений, чтобы забрать самое главное, что ей предстояло перевезти на новое место: атмосферу и дух Маленького Рая.

На противоположной стороне всё еще стоял стол соседки, которую Бабушка называла Еленушка, хотя отношения с ней безоблачными назвать было трудно. Еленушка была одинокой женщиной за 50 с неуживчивым, конфликтным, колючим нравом. Иногда Еленушка совершала необъяснимые поступки, провоцировавшие конфликты, без которых, похоже, жизнь казалась Еленушке пресной и скучной. Как-то раз Бабушка страдавшая астмой и хроническим бронхитом, а потому опасавшаяся сквозняков, попросила Еленушку минут 10 не раскрывать широко форточку, объяснив, что, мол, кашу надо всё время помешивать, никак не отойти, а притвор кухонной форточки был направлен прямо в сторону нашего стола. Еленушка тут же встала с табуретки, подошла к окну и демонстративно раскрыла форточку настежь. На улице был сильный мороз и ветер, Бабушку «прохватило», и вечером она слегла с высокой температурой, задыхаясь от приступа астмы.

Еленушка, пожалуй, была единственным человеком в доме, от общения с которым Бабушка очень страдала, не в силах вынести обид и оскорблений, которые то и дело слетали с языка глумливой соседки. Потом отношения вроде как налаживались, соседки начинали общаться, но Еленушку на долго не хватало, и всё повторялось. Еленушка никогда не считала себя неправой, и раскаяния за грубость или нанесённые другому оскорбления её никогда не посещали. Бабушка Еленушку просто прощала, и когда она после нескольких дней молчаливого вооружённого нейтралитета, как ни в чем не бывало, заговаривала, Бабушка отвечала ей доброжелательно, словно ничего не случилось.

– Ну что делать? Неисправимая она, – говорила Бабушка про Еленушку. Вроде как, даже жалела её.

Стоя в опустевшей кухне, словно прощаясь с нею, Бабушка не услышала, как вошла Еленушка, остановившись у своего стола. Гремя бессмысленно перебираемыми кружками и ложками, переставляя с места на место электроплитку, Еленушка с каким-то отрешённым видом топталась на месте, то и дело поправляя очки. Находиться в компании Еленушки необходимости не было, и Бабушка направилась было к выходу, как вдруг Еленушка перегородила ей дорогу.