Волжское затмение (СИ)

— Ложись! — только и успел крикнуть Антон, и его голос слился с Дашиным. Она крикнула ему то же самое. И заходила, заколыхалась, забилась в судорогах под ними земля. Разрывы грянули, казалось, в соседнем дворе: так страшны были грохот и тряска. Заложило уши, и тонкий, болезненный звон засвербил в них. Загремели на крышах обгорелые остатки кровельного железа. Посыпались с уцелевших деревьев листья и сучья. Целые облака серой пыли поднялись с разорённых чердаков и повисли над двором. А в прогале между двумя мёртвыми остовами домов видны были опадающие вдалеке столбы дыма и пыли. Первые снаряды пришлись, кажется, как раз туда, где только что они откапывали заваленный взрывом подвал.

— Дашка, бежим! К мосту! — крикнул Антон, вскочил, схватил Дашу за руку и потащил через двор.

Новый режущий взрёв над головами заставил их упасть и скатиться в старую снарядную воронку. Рвануло метрах в пятнадцати позади, потом — ещё дальше, и за пыльной завесой качнулась и рухнула во двор стена трёхэтажного дома. Целиком. Как падает — от столба до столба — прогнивший забор под сильным ветром. Даша громко и тонко вскрикнула, вцепившись Антону в руку. Она впервые видела обстрел так близко. Гулко и тяжело бабахнуло слева от них, и Антон, покосившись в тут сторону, еле успел вжаться в песок и пригнуть Дашину голову. Над воронкой пронёсся вал огня. Пронзило жаром, показалось, что вспыхнула одежда. Но всё было цело, только чуть опалило волосы. Разрывы грохотали теперь в стороне Знаменских ворот.

— Бежим! — крикнул Антон ошалелой Даше.

Наверху было страшно. Уцелевшие от прежних обстрелов и пожаров деревья пылали, как факелы. Искры с бешеным треском рвались вверх. А огненный вихрь, принесённый зажигательным снарядом, обессилев, рассеивался змейками затухающего пламени по выщербленной глухой стене дома. Они бежали что было сил, крича что-то друг другу, задыхаясь, спотыкаясь, падая на острые обломки, обдирая в кровь руки и колени. А разрывы, будто почуяв живых, опять шагнули в их сторону. “Только б не зажигательный… Господи, только б не зажигательный…” — молил на бегу Антон. Где-то здесь должен быть подвал. Он же был тут, они с Костей сухари сюда носили. И хлорку. Если не разнесло прямым попаданием и не завалило, то можно пересидеть. А небо застилал уже густой, чёрный, пополам с серой пылью дым. И казалось в этом грохочущем, рвущемся, плещущем огнём полумраке, что земля мешается с небом.

А силы-то уже на исходе. Их и было-то всего ничего, только на характере и держались все эти дни. И вот теперь, когда они всерьёз понадобились, взять их было негде. Темнело в глазах, слабли руки, не гнулись ноги, будто отягощённые пудовыми гирями. Но вон он, подвал, цел, слава Богу! Спасены… Неужто спасены?

Грохнул в небе шрапнельный, и присвистнуло странно где-то рядом. А может, показалось? Чего ни померещится, у страха глаза велики, а уши — и вовсе слоновьи. Не оглядываясь на Дашу, Антон возился с дверью. Перекошенная, как, наверное, теперь и все двери города, она поддавалась с большим трудом. Рывок — и сдвинулась. И в эту щель уже можно было протиснуться. И тут он оглянулся. И крупно вздрогнул. Даша в трёх шагах от него пыталась подняться с колен, но не хотели распрямляться внезапно ослабшие ноги. На белом лице, в широко распахнутых глазах её выразились испуг и недоумение. Ещё усилие — и она беспомощно опустилась на четвереньки На обескровленных губах мелькнула виноватая улыбка. Антон, ничего ещё не понимая бросился к ней, подскочил — и застыл в жутком оцепенении: на сером Дашином платье внизу живота набухало и расплывалось тёмное пятно.

— Дашка… Дашенька… Только не шевелись! Не двигайся. Я тебя сейчас… Ты ранена! — задыхаясь и запинаясь, еле выговорил он. Стало страшно. Так страшно, как не было ещё ни разу. Те, прежние страхи — и при обстрелах, и при виде раздавленных, разорванных, обезображенных трупов — были преходящи. Знал Антон, что у него есть прочный, нерушимый тыл — Даша. С ней всё пройдёт. Всё забудется. Заровняется. А теперь он чувствовал себя беззащитным и понимал, что вся его жизнь повисла сейчас и угрожающе раскачивается на тонком волоске Божьей воли и Дашиной силы. А кровавое пятно ширилось и наливалось.

— В подвал… Скорее… Иди… — одними губами прошептала Даша у Антона на руках. Жизнь выходила из неё, глаза закатывались под лоб, но необъяснимой, упорной волей держалась она, не давая себе угаснуть.

— Молчи, Дашка, только молчи, прошу тебя… — бормотал Антон, втаскивая её в подвал. И тут же огромной силы разрыв сотряс всё вокруг, пустил ходуном сырые стены, осыпал со сводов пыль и кирпичную крошку. Подвальная дверь, которую с таким трудом приоткрыл только что Антон, распахнулась, как от пинка, и с силой ударилась в тёмно-бурую, щербатую от времени кирпичную кладку. В проём ворвался дым. Противно и вязко запахло тротилом.

— Успели… — облегчённо вырвалось у Антона.