Волжское затмение (СИ)

— Чего? — хитро сощурился один из них, с облупленным лицом. — А вон чего. Штаб тут. В добровольцы записывают. Винтовки раздают. Чуешь? Там вашего брата полно. Одни студенты!

— Ага! — отозвался другой, постарше. — Хочешь за белых повоевать — иди, записывайся. Встретят, как родного…

— А вы чего же? — всё так же глупо улыбаясь, спросил Антон.

Старший внимательно и придирчиво, несмеющимися глазами оглядел Антона, как в душу заглянул. И только после этого возмущённо вытаращился и надул щёки.

— Я?! Да пошли они… — и приглушенно выдал замысловатое, переливчатое ругательство.

— Мы наблюдаем пока, — недобро, косо улыбнулся третий, небритый и заспанный. — Разбираемся, что к чему. Хотя и так всё ясно. Нам у них нечего делать. Мы за этих офицериков да купчиков навоевались аж во как, — и полоснул ладонью у горла. — У кого на красных зуб, — понимаем. А нам незачем.

— Мне тоже, — буркнул Антон и прошёл дальше, к подъезду гимназии.

Здесь толпились гуще. Было серо от фраков, пиджаков, кителей, тужурок и толстовок. Пестрило в глазах от женских шляпок, косынок, платков и кружевных рукавчиков. Многие пришли с детьми, их верещащие голоса множили и усиливали гвалт и неразбериху. Все чего-то ждали. Укоренившаяся за последние годы митинговая традиция предполагала речи. Долгие и цветистые. И неслось отовсюду:

— Ну и чего они? Чего молчат-то?

— Нехорошо, негоже… Бумажками, что ли, отписаться думают?

— Хоть бы одним глазком поглядеть на Перхурова этого!

— Перхуров?! Где? Ну-ка, ну-ка… Да врёте вы всё!

— Пер-ху-ро-ва! Пер-ху-ро-ва! — пронеслась по рядам короткая скандирующая волна, но быстро смолкла.

— Ярославцы! — раздался с крыльца трубный, металлический голос. Невысокий коротконогий мужчина в военной форме без знаков отличия говорил, приставив к губам жестяной рупор. Шея и лицо красно набухли. — Мы ведём запись в Ярославский отряд Северной Добровольческой армии! Всех, кому не безразлична судьба родного города и всей России, мы призываем под свои знамёна! Вам будет выдано боевое оружие, ежедневный продовольственный паёк и денежное содержание! Мы ждём вас в наших рядах!

Тут же, справа от подъезда стоял стол. К нему тянулась длинная очередь молодых, сосредоточенных и странно воодушевлённых людей. Антон увидел среди них нескольких гимназистов. Близко он их не знал, а своих, реалистов, не было. И хорошо. Ему сейчас вовсе не хотелось встретить знакомых. Особенно среди добровольцев новой власти. Мишкино предупреждение он расценивал сейчас как весьма своевременное.

Спокойны и сосредоточенны были и офицеры. Они стояли у подъезда, чуть в сторонке, человек десять. Все в вычищенной и отглаженной форме, в сияющих сапогах. У некоторых на плечах защитные погоны, у других — трёхцветные — под флаг — повязки или георгиевские ленточки на рукавах. Офицеры негромко переговаривались, покуривали и настороженно сквозь шум толпы прислушивались к отдалённой перестрелке со стороны Всполья. Они вызывали интерес. Многие, особенно женщины, пристально и цепко поглядывали на них, но обратиться не решались.

Антон тоже вглядывался в лица добровольцев и офицеров. Ему казалось, что именно они знают что-то, чего не знают другие. Правду. Или хотя бы часть её. Но ничего так и не увидел. Лица были спокойны, незлобны, в глазах у некоторых светился азарт и характерный — боевой — интерес.

У подъезда раздались беспорядочные возгласы. Люди устремились туда, и Антон был оттёрт к очереди из будущих добровольцев. С крыльца поспешно спускались трое солидных мужчин. Возглавлял торопливое шествие высокий, толстый краснолицый человек. Чёрный фрак неловко топорщился на нём.

— Ага! Лопатин! Лопатин! — кричали люди, сбегаясь к нему.

— Глядите, Кижнер! Главный думец!

— Ого! И Черносвитов здесь! Всё те же!

Лопатина облепили со всех сторон, лезли с вопросами, совали какие-то папки с бумагами.

— Василий Палыч! Когда жизнь-то наладится?

— Василий Палыч! Вы опять городской голова?

— Василий Палыч! Мы к вам от трудящихся женщин Ярославля! — кричала громче всех низенькая полная дамочка.

Лопатин отмахивался, отдувался, отстранял за плечи самых настырных и вытирал с лица обильный пот. Рукавом.

— Друзья мои… Друзья мои… Не здесь. Не сейчас. Приём депутаций в городской управе сегодня с трёх часов дня! В три часа дня милости прошу на Воскресенскую… Нет-нет, дорогие мои, не здесь, не здесь… — бросал он во все стороны басовитые, властные, но неуверенные слова.

— С трёх часов дня, господа… С трёх часов дня, — вторил ему строгий, подтянутый Кижнер.

— Не напирайте, не напирайте… Соблюдайте порядок! Всех примем… Всё разъясним. Позже! Позже! — покрикивал Черносвитов.