Волжское затмение (СИ)

— Выполняйте, Мстислав Мстиславович, — на заковыристом имени язык полковника больно оцарапался о сломанный зуб. А Ермакова и след простыл. И тотчас же затарахтел, застрелял у подъезда его мотоцикл.

— Ну вот, господа, такова картина нашего положения, — устало проговорил Перхуров. — Главная надежда сейчас — на подкрепление из Рыбинска. Но там неизвестно ещё, как сложится. А пока будем обороняться. Наступать имеющимися силами нельзя. Подведём итоги. Положение, как видите, сложное и непредсказуемое. Основные задачи вижу следующими. Первое. Набор добровольцев. Всеми силами и возможностями. Ответственность возлагается на генерала Карпова. Никому в этом деле не оставаться в стороне и оказывать Петру Петровичу посильное содействие. Второе. Привлекать гражданское население к работам по укреплению города. Всеми мыслимыми средствами. Руководство обеспечивает полковник Масло. Приказ будет подписан сегодня же. Третье. Сосредоточить на Вспольинском и северном направлениях максимум имеющихся сил. Все полномочия руководства обороной на этих направлениях передаются полковнику Гопперу. Оборону берега Которосли в связи с последними событиями усилить пулемётами и ускорить работы по укреплению боевых участков. Ответственный — поручик Нахабцев. — Перхуров приумолк и перевёл дух. — Как видите, господа, работы хватит на всех с избытком. Вопросы есть? — и пробежал воспалённым взглядом по лицам присутствующих. Офицеры молчали. В их глазах читалась усталость и озабоченность.

— Ну, что ж… На этом, господа, разрешите закончить. Всем разойтись по вверенным подразделениям и боевым участкам. О дальнейшем будете оповещены. Благодарю вас.

По зеркалам побежали мутные волны. Офицеры повставали с мест, придвинули стулья и, разобрав фуражки с вешалки, позвякивая шпорами, разошлись. В зале, у стола, остались лишь Перхуров и генералы Карпов и Верёвкин. Полковник вздохнул и опустился на стул. Плечи его чуть прогнулись, и в нём на миг проступил вчерашний советский служащий Погодин.

— Меня, господа, беспокоит сейчас вот что… — медленно, через силу, проговорил он. — Что этот побитый умник тут о пленных австрияках говорил? Они что же — так и разгуливают по городу и во всё суются? Это чёрт-те куда завести может. Кто там над ними главный? Лейтенант какой-то, забыл, как его…

— Балк, — покривился в бороду Карпов. — Но у него какая власть… Так, представитель… — и небрежно махнул рукой.

— Ну, не скажите… — возразил Перхуров. — Он лицо официальное, они обязаны ему подчиняться… А нам того и нужно для начала. Сами посудите: их тут около тысячи человек. Это, если правильно организовать, огромная сила. А некоторые, успел заметить, ещё и вооружены. И терпеть их у себя в тылу, не зная, чего от них ждать, мне не хотелось бы. Тут нужна ясность. Да-да. Ясность. А где живёт этот Балк?

— В Кокуевке, напротив Волковского театра, — нехотя ответил Карпов.

— Ну что ж, пришло время познакомиться. Веретенников! — крикнул в коридор Перхуров.

— Любого из свободных офицеров на ваше усмотрение и двоих сопровождающих с охранного поста — в Кокуевскую гостиницу немедленно, — тихо, с расстановкой приказывал он вошедшему адъютанту. — Отыскать немецкого лейтенанта Балка и проводить сюда. Вежливо, но настойчиво. Действуйте.

Веретенников козырнул и скрылся.

Повисла долгая, тягостная тишина. Александр Петрович, прикрыв глаза, сидел, откинувшись в кресле. Всё плыло. Мелькающие события прошлой ночи… Скраббе и Нахабцев… Карпов и Верёвкин… Латыши, мадьяры, австрияки, немцы… Красные и белые… Комиссары и генералы… Этот военный совет в девчоночьей гимназии… Как же всё странно и страшно перемешалось в ещё недавно тихой и доброй России! Как всё смутно, зыбко, смертельно опасно и тоскливо! Миг — и не стало той, прошлой жизни, когда всё было ясно и понятно, когда он был на своём месте и служил любимому Отечеству храбро и бесстрашно. Всё кануло, будто и не было вовсе. А где-то там, у чёрта на куличках, в Екатеринославе, бедуют сейчас без него жена, дочь и маленький сын. Он оставил их. Оставил потому, что с ним, бывшим царским офицером, им было бы ещё хуже. Как они теперь, что с ними…

Резкий, раскатистый, с долгим гулом удар сотряс вдруг здание гимназии, как будто на Богоявленскую площадь рухнула с небес многопудовая гиря. Заныли стёкла в окнах, пробежал по этажам и залам растревоженный шорох и скрип. Грозно, рокочуще загудели чугунные лестничные пролёты. Огромные, как башня, напольные часы в углу вдруг будто споткнулись, поперхнулись и замолкли, беспомощно болтая ослабевшим маятником. Стрелки застыли, показывая без десяти три пополудни. Качнулись, сверкнули и глухо звякнули зеркала.

Перхуров вздрогнул и огляделся. За столом, протирая глаза и озираясь, сидел Карпов. Он, видимо, тоже задремал. А его друг Верёвкин стоял у окна и опасливо глядел из-за портьеры на улицу. За окном стояло густое облако пыли. Снова грохнуло, но теперь не так близко. Потом ещё. На каждый удар, обеспокоенно бубня, отзывались оконные стёкла.