Воображаемый друг

Эмброуз не мог поверить, что этот завиток из детского альбома его младшего брата, помещенный в герметичный полиэтиленовый пакет для вещдоков, находится на пути в Питтсбург, где судмедэкспертам предстоит установить, не Дэвиду ли принадлежал скелет, найденный в Лесу Миссии. Если это предположение подтвердится, то Эмброуз в конце концов – через полвека – сможет похоронить брата. Отец с матерью этого бы не допустили.

Они все время твердили, что Дэвид вернется.

Много лет Эмброуз пытался осуществить их мечту. Где только не искал он Дэвида. Много лет брат мерещился ему среди играющих ребятишек. Порой приходилось наблюдать исподтишка, чтобы окружающие не заподозрили злого умысла. Но с годами, по зрелом размышлении, Эмброуз понял, что Дэвид не вернется никогда. Что его похитили, как похищают детей. Не ради выкупа. А с гнусными целями. При нем отец с матерью, обманывая себя, рассуждали, что Дэвида, скорее всего, забрала к себе какая-нибудь бездетная семья. А не извращенец с фургоном. Не подонок с видеокамерой. Не мерзавец, готовый уничтожить слабого, чтобы возвыситься в собственных глазах. Со временем Эмброуз волей-неволей сменил неутихающую домашнюю войну на подлинную, в чужой стране. Там он столкнулся с явлениями пострашнее, чем исчезновение ребенка. За время армейской службы он повидал, как детей и взрослых, целые деревни, снарядами разрывает в клочья. Как за мешок риса продают маленьких девочек и как находятся омерзительные типы, которые их покупают. А когда он вернулся с войны и жена сказала ему, что хочет детей, он ответил, что больше не выдержит подобных мучений. Он не уберег младшего брата. И никогда себе этого не простит. И собственных детей не заслуживает.

Эмброуз размотал бинты.

Сощурился сквозь дымку. Посмотрел на свое отражение в окне и на снег за окном. Изучил свою лысину. И единственную прядь седых волос, перекинутую через макушку, как норковый шарфик миссис Коллинз. Дэвид не дожил до седых волос. Он не узнал, как мужчина лысеет, по утрам оставляя на подушке следы, подобные сосновым иголкам. Не услышал душеспасительных комплиментов жены по поводу того, как он великолепно сохранился.

Эмброуз вернулся к детскому альбому.

Полистал страницы и воочию увидел, как рос его брат. Увидел, как беззубый новорожденный превращается в младенца, который вот-вот начнет ползать, а потом в мальчугана, который, учась ходить и бегать, натыкается на кофейный столик, отчего то и дело попадает в «ампуляторию» с порезами и ссадинами. Увидел, как его братишка плачет на коленях у Санта-Клауса. Как улыбается дома под елкой, обнаружив подарок Эмброуза – бейсбольную перчатку. С запахом новехонькой кожи.

– Эмброуз, пошли мяч покидаем?

– На улице снег валит.

– Ну и что?

Эмброуз переворачивал страницы. Одну за другой. Пытался разглядеть как можно больше. Зрение слабело с каждым днем. Ему грозила слепота. Офтальмолог предупреждал, что она, скорее всего, наступит под Рождество. Но если прищуриться, Эмброузу все же удавалось кое-что различить в этом детском альбоме. И сохранить в памяти все изображения брата. Но только не безумные события его последних месяцев. Когда тот мучился от головной боли. Бился в ознобе. Разговаривал сам с собой. Мочился в кровать. Страдал от жутких ночных кошмаров, путая сон и явь.

Нет.

Он хотел запомнить Дэвида по этим фотоснимкам. Мальчишку, который мог круглый год ходить в старой шапке «Стилерсов» и готов был перекидываться мячом на снегу, чтобы только не расставаться с бейсбольной перчаткой, подаренной старшим братом. Мальчишку, который вечно увязывался за Эмброузом и ценил каждую минуту, проведенную вместе с ним. Мальчишку, который в парикмахерской усаживался рядом с братом и веселился, когда парикмахер, делая вид, что готовится обслужить двоих разом, приговаривал:

– Шикарные у тебя волосы… Дэвид.

Эмброуз дошел до последней заполненной страницы. С нее смотрело фото Дэвида в возрасте восьми лет. А дальше – пустые навсегда листы. Полвека назад картон был чисто белым. Теперь он пожелтел и растрескался, как кожа рук Эмброуза. Эмброуз прилег на кровать, положив под голову подушку. Снял зубные протезы и погрузил в стоящий на тумбочке стакан с водой. Туда же бросил таблетку эффердента, дабы смыть грехи. Таблетка, растворяясь, зашипела, как дождь на кровле в грозу, и эти привычные звуки успокаивали. С первым ударом грома Дэвид всегда был тут как тут.

– Эмброуз, можно я с тобой переночую?

– Тебя пригнал сюда обычный гром.

– Меня пригнал страшный сон.

– Опять? Ну ладно уж. Залезай.

– Спасибо!

Эмброуз запомнил его улыбку. Без двух передних зубов. С каким же облегчением брат залез к нему в кровать. И вместо подушки подложил под щеку бейсбольную перчатку.

– Эмброуз… давай завтра сходим в лес.

– Спи, Дэвид.

– Хочу тебе кое-что показать.

– Слушай, мне уже семнадцать. Я не шкет, чтобы болтаться по лесу.

– Очень тебя прошу. Там есть что-то особенное.

– Допустим. Что именно?

– Я не могу тебе рассказать, меня услышат. Ты должен увидеть это своими глазами. Ну пожалуйста!

– Ладно. Схожу с тобой в лес. А теперь спи давай.