Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии

В таких историях бесам приписывали все искушения и сомнения, которые одолевали христиан, решившихся на разрыв с миром и радикальное самоотречение. Они уходили в пустыню (в прямом смысле этого слова или в переносном значении любого удаленного и уединенного места), чтобы пребывать там в уединенной молитве и умерщвлении плоти; другие стали объединяться в общины братьев под властью отца-настоятеля. Однако всех их, конечно, не могли не преследовать томления плоти, усталость от изматывающей тело аскезы и тоска по привычной городской жизни, сомнения в том, смогут ли они спастись, или, наоборот, горделивая убежденность в своей исключительной святости. Жития отшельников и монахов, предостерегая от таких искушений, представляли их как дело рук дьявола. Рассказывая, к примеру, о том, как во время долгих служб темнокожие демоны стремились усыпить иноков, эти тексты объясняли, почему их так клонит в сон, а тело слабеет. И тем самым предупреждали, что тягостную дремоту им посылает дьявол.

Представление о черноте демонов было унаследовано и западным Средневековьем. В бесчисленных текстах (житиях, видениях, «примерах» для проповедей и т. д.) демоны представали в облике «эфиопов», которые «полны безобразия и черноты», «чернее сажи», «чернее смолы», «черны как уголья» или похожи на «черные тучи». В знаменитом трактате «Scivias» (его название можно перевести как «Познание путей Господних»), который был написан немецкой аббатисой и визионеркой Хильдегардой Бингенской (1098–1179), говорилось, что, низринувшись с небес вслед за Люцифером, ангелы-мятежники утратили сияние, потемнели и оказались «окутаны кромешной тьмой». А в видении ирландского рыцаря Тнугдала (середина XII в.) дьявол, «князь тьмы и враг рода человеческого», описывался как «зверь черен, как ворон»[684].

II.3.12. Бесы пытаются сжульничать во время взвешивания душ умерших и ведут грешников в преисподнюю.

Бревиарий. Базель (?). XIV в.

St. Gallen. Stiftsbibliothek. Cod. Sang. 402. P. 21

В первой половине XI в. бургундский хронист Радульф Губастый в «Пяти книгах историй» рассказал о некоем мошеннике. Он выкапывал на кладбище кости мертвецов, а потом, разложив их по урнам, стал продавать как мощи святых мучеников и исповедников. Так он сфабриковал и мощи св. Юста из Бове, который, по преданию, принял мученичество в III в. при императоре Диоклетиане. По словам этого человека, место, где захоронен св. Юст, ему указал ангел. Маркиз Манфред построил в Сузе монастырь, куда, наряду с другими святынями, собирался поместить и эту «реликвию». В день памяти св. Юста церковь была освящена. Следующей же ночью, на глазах у нескольких монахов, из того места, где лежали кости, появились призраки (fantasmata) в «форме черных эфиопов» (formas nigrorum Ethiopum). По мощам и «святые»[685].

Как представляли бесов-«эфиопов», легко увидеть на средневековых изображениях. С VI–VII вв., когда начала складываться христианская иконография дьявола и демонов, их чаще всего изображали либо как черных ангелов, крылатые тени, силуэты почти без черт, либо как гибриды человека и зверя с черной или темной кожей и шерстью (II.3.12). Порой дьяволу вдобавок придавали негроидные черты лица. Такие изображения, которые чаще встречались в землях, где христианский мир сталкивался с мусульманским (например, в Испании), соотносили его с маврами/сарацинами, а их – с ним.

Например, в Апокалипсисе с толкованиями монаха Беата из Лиебаны, созданном в монастыре Саагун (Леон, Испания) в 1086 г., Сатана, освобожденный «из темницы своей», отправляется «обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога» (Откр. 20:7). Он совершенно наг, черен (только контуры фигуры проведены красной линией), а единственное яркое пятно на его теле – это белый овал глазницы[686]. А в начале XII в. в базилике Сан-Исидоро в Леоне – часовне, где хоронили леонских монархов, – изобразили одно из искушений св. Мартина Турского (ум. 397 г.)[687]. В житии, написанном его младшим современником Сульпицием Севером, рассказывается о том, как дьявол несколько раз пытался его погубить. Однажды Сатана, решив выдать себя за Царя Небесного, предстал перед ним в сиянии. На нем было королевское одеяния, диадема, украшенная драгоценными камнями, его лицо было озарено улыбкой, и он совершенно не походил на дьявола (ut nihil minus quam diabolus pataretur). Мартин, потрясенный оказанной ему честью, молчал. И тогда его гость, первым взяв слово, к нему обратился: «Мартин, признай, что ты видишь: я Христос»[688].