Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии

Хотя в Новом Завете казненные рядом с Христом остаются безымянны, в христианской традиции за ними, вслед за апокрифическим Евангелием Никодима, были закреплены имена. «Благоразумный» разбойник стал Дисмасом, а «безумный» – Гестасом (существовали и другие варианты, но этот в итоге вытеснил все остальные). В средневековой иконографии нераскаявшегося злодея, который после смерти отправился в преисподнюю, помещали по левую руку от Спасителя, т. е. со стороны «козлищ» – грешников, которых на Страшном суде ожидает проклятие: «Когда же приидет Сын Человеческий… отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. […] Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф. 25:31–33, 41). Там же обычно стояли иудейские первосвященники, старейшины и книжники, римские воины, разыгрывающие в кости одежду казненного, и другие грешники. Правда, моральная топография редко была до конца последовательной: по левую руку Христа, как правило, помещали и праведного сотника, который признал его Сыном Божиим.

Значение двух разбойников в средневековой проповеди и иконографии объяснялось тем, что они воплощали два пути, между которыми предстоит выбрать каждому. Дисмаса представляли как первого человека, который был искуплен крестной мукой Христа и удостоился права войти в Царствие Небесное. В нем видели грешника, который нашел в себе силы покаяться, избежал вечного проклятия и стяжал жизнь вечную. Напротив, Гестас, до последнего злословивший на Христа, олицетворял слепоту неверия и отчаяние в спасении. Его «злая» смерть на кресте возвещала вечные муки, которые его ждали в мире ином. Как писал Митчелл Мёрбэк в книге «Разбойник, крест и колесо: Боль и зрелище казни в средневековой и ренессансной Европе», «страдая и умирая по обе стороны от Христа, два разбойника напоминали об экзистенциальном перекрестке, на котором каждый христианин окажется in hora mortis, в свой смертный час»[695].

Потому позднесредневековая иконография с помощью разных приемов противопоставляла «благоразумного» и «безумного» разбойников, смерть праведную и смерть грешную. Дисмас был относительно спокоен и умиротворен, Гестас извивался в предсмертной судороге. Дисмас смотрел на Христа (а Христос – на него), Гестас – в противоположную от Спасителя сторону; у Дисмаса была обычная прическа, а у Гестаса – лысоватая или вовсе бритая голова[696]. Душу Дисмаса, вылетевшую из его уст, милостиво принимал ангел, душу Гестаса хватал хищный демон. Кроме того, часто кожа «безумного» разбойника была намного темнее, чем у «благоразумного», а то и почти черна (II.3.17).

II.3.17. Слева: У всех, кроме Гестаса, естественно-розовый цвет кожи, а у него она светло-синяя. При этом у Христа, Девы Марии, «благоразумного» разбойника и слепого сотника, который, вонзив копье в бок Христа, обрел зрение и уверовал, носы тонкие и прямые, а у всех негативных персонажей – короткие, крючковатые или вздернутые.

Холкхэмская Библия. Англия. Ок. 1327–1335 гг.

London. British Library. Ms. Add. 47682. Fol. 27v

Справа: Цветовые контрасты. По правую руку Христа (для нас – слева) распят праведный Дисмас, а по левую – неправедный Гестас. В отличие от многих других изображений голгофской казни, здесь два разбойника почти не отличаются чертами лица или позой (разве что Дисмас глядит на Христа, а Гестас от него отвернулся). Главное, что их противопоставляет, – это цвет кожи. Лица Христа, Девы Марии, Иоанна Богослова и «благоразумного» разбойника белее белого, у римского сотника, признавшего Христа Сыном Божиим, и других воинов – чуть темнее, а Гестас почти чернокож.

Часослов. Лондон. Ок. 1450 г.

London. British Library. Ms. Harley 2915. Fol. 167v

Во множестве сцен Страстей на Христа с одной стороны обрушиваются мучители со светлыми, а с другой – с темными лицами. Можно предположить, что первые означали римлян, а вторые – иудеев, греховнейших из греховных. И такие изображения подчеркивали их соучастие в богоубийстве. В пользу этой версии указывают многочисленные примеры, где Христа бичуют два воина: один в юденхуте, а второй, с непокрытой головой, вероятно, римлянин и иудей[697]. Однако эта гипотеза, сколь бы она ни казалась логичной, возможно, неверна или верна не всегда. Дело в том, что такое же «разноцветье» встречалось даже в тех сценах, где по сюжету должны действовать только римляне или только иудеи.

II.3.18. Псалтирь Хута. Северная Англия. Последняя четверть XIII в.

London. British Library. Ms. Add. 38116. Fol. 11, 13v