Воображая город: Введение в теорию концептуализации

В любом крупном населенном пункте есть парки, где вы можете – при определенном усилии воображения – представить себя «загородом». В Москве это, к примеру, парк «Коломенское». Нужно только войти в него со стороны метро «Каширская», повернувшись спиной к проспекту Андропова, и сразу спуститься в овраг, подальше от людей и городских шумов. Благодаря холмистому рельефу, ручью и обилию зелени в какой-то момент может создаться впечатление, что парк – не часть Москвы. Он одновременно расположен в мегаполисе и внеположен ему. Деревья принадлежат иному порядку вещей, они безразличны к процессам, протекающим за пределами парка. Парк – самостоятельная экосистема, живущая и развивающаяся по своей собственной, не городской логике. Фрагмент «естественного» леса, окруженный «искусственными» каменными джунглями, парк – иное мегаполиса. Но это не так. Выросший на окраине совсем другого города, в пятнадцати минутах ходьбы от настоящего леса (в котором можно было заблудиться и спустя четыре часа оказаться в заброшенной деревне), я вряд ли перепутаю парк с лесом. Каждое дерево в «Коломенском» – это городское дерево. Оно было отобрано, отделено, преобразовано и встроено в иной порядок существования. Дерево в парке «знает» о том, что растет не в лесу [Kohn 2013]. Впрочем, от этого оно не перестает быть деревом и не теряет своих конститутивных свойств.

Ежегодный парад Победы 9 мая для Москвы – знаковое мероприятие, прерывающее городскую рутину. Но не менее (если не более) экстраординарным событием оказывается репетиция парада в первой неделе мая. Город замирает. Центральные улицы перекрываются. Невероятное скопление полицейских и пожарных машин вдоль следования колонны военной техники. Прохожие толпятся на тротуарах, стараясь занять места с наилучшим обзором – чтобы заснять «Искандеры» и новые Т-14 у метро «Баррикадная». Привычный до неразличимости ландшафт московских улиц остраняется присутствием на них ракет «Тополь-М». Заинтересованный наблюдатель может обратить внимание на то, как (по сравнению с 2015 годом) увеличилось количество техники, предназначенной для ведения уличных боев: от новинок отечественного автопрома до новых багги Росгвардии («Чаборз-М3»). Но первое смутное ощущение: «Это не отсюда. Это не может быть здесь».

Кажется, что военная техника эволюционирует в своей собственной логике, никак не связанной с городской повседневностью. Ракеты, предназначенные для уничтожения городов, – и по своим афордансам, и по сценариям использования – суть антигородские объекты на городских улицах. Но так ли это? Ведь даже ширина улиц, по которым идет колонна военной техники 4 мая, – равно как и высота окружающих их зданий – определена во многом именно военными соображениями. Широкие проспекты в случае бомбардировок и возникновения завалов должны обеспечить беспрепятственное прохождение бронетехники (а заодно предотвращать возникновение «огненных смерчей»). Метро строится как сеть бомбоубежищ. Несколькими столетиями раньше широкие парижские бульвары прокладывались в логике «простреливаемости»: уличные баррикады времен Парижской коммуны многому научили городские власти. Даже если современные города не являются прямыми порождениями военной машины, невозможно отрицать то влияние, которое оказала эволюция средств уничтожения на эволюцию градостроения. Два переломных момента в военной истории прошлого столетия, непосредственно отразившиеся на логике городского планирования: масштабное использование военной авиации и гонка вооружений. Скотт Маккуайр пишет: