Воображая город: Введение в теорию концептуализации

Это полемически заостренное утверждение было нацелено против «ползучего эмпиризма» городских исследователей. Святой веры социологов в то, что достаточно просто погулять по городу (включенное наблюдение), поговорить с людьми (глубинное интервью) или задать один и тот же вопрос сотне таксистов (репрезентативный опрос), чтобы выдать свое собственное ощущение за результат научного исследования. Однако прямо противоположное заблуждение – назовем его «летучим инструментализмом» – ничем не лучше.

«Летучий инструментализм» обнаруживает себя в хорошо знакомых школярских клише: «Я хочу применить теорию Х к объекту Y», «В своей работе мы следуем подходу Z», «Автор намерен рассмотреть N в оптике M». Как если бы вся история теоретической мысли представляла собой ящик с инструментами, откуда достаточно выбрать один (или соединить несколько имеющихся в распоряжении). Ирония же в том, что летучий инструментализм комфортно сосуществует с ползучим эмпиризмом. Достаточно присягнуть на верность какому-нибудь «подходу», перечислить фамилии релевантных авторов, назвать это все «оптикой» и – получив таким образом теоретическую индульгенцию – отправиться гулять по городу, разговаривать с людьми и опрашивать таксистов. Но от того, что мы назовем вагон метро «фреймом», канализацию – «сетью распределенных агентностей», бабушек во дворе – «сообществом», а езду по обочине – «практикой», ничего не изменится. Необходимо более внятно провести различение, оставленное ранее за скобками, – различение прикладной и фундаментальной концептуализации.

У фундаментальных концептуализаций (даже если они вырастают из локальных исследовательских областей) нет непосредственного доступа к объекту. Их объект – социальный мир как таковой. Ни Гоббс, ни Дюркгейм, ни Гофман не ставили перед собой задачи облегчить жизнь исследователям современных городов. Никто из них не озаботился тем, чтобы оставить в наследство социологу-эмпирику набор релевантных переменных и гипотез. Сама формулировка «изучать город по Гофману (Зиммелю, Гарфинкелю, Латуру)» – абсурдна. Ресурс воображения – еще не инструмент изучения. Между фундаментальной теорией как языком описания мира и концептуальной схемой эмпирического исследования зияет пропасть. И чтобы ее пересечь, от социолога требуется напряженная работа перевода «больших» философских нарративов в прикладные концептуализации. Образ города на социологическом мониторе – это не просто перевод объекта в предмет (о чем мы писали в первой главе), это результат перевода абстрактных теоретических моделей в модели изучаемых объектов.

Теперь схема «исследования как цепочки переводов» выглядит несколько сложнее (схема 20).

У прикладной концептуализации – два источника: базовая метафора и фундаментальная теория. Исследователь-эмпирик, решивший изучить, что представляет собой «виртуальный митинг в эпоху пандемии», вполне может оттолкнуться от гофмановской теории. Но после такого шага ему еще только предстоит перевести набор релевантных понятий в плоскость прикладной концептуализации. А для этого эмпирику потребуется масса новых различений и решений, пока на концепт-графе не останутся только те переменные, которые он действительно готов «привести в действие». Нельзя просто так взять и «наложить» фундаментальную теорию на город.

Схема 21. Фундаментальная и прикладная концептуализация в структуре исследования

Фундаментальная теория является ресурсом воображения не только прикладного исследователя. Но и эпистемолога, объектом изучения которого вполне может оказаться работа этого исследователя. И рефлексивного обывателя, мыслящего мир в усвоенных из теории категориях. В 1997 году Георгий Дерлугьян проинтервьюировал такого рефлексивного обывателя в Чечне: один из полевых командиров оказался «адептом Бурдьё на Кавказе». Когда сам создатель фундаментальной концептуализации попросил объяснить, почему на фотографии «почтенный кавказец в папахе держит в руках русский перевод его труда», профессор Дерлугьян столкнулся с некоторыми трудностями:

Поди-ка вкратце объясни Пьеру Бурдьё, как бывший прокурор и комсомольский работник, преподаватель научного коммунизма из Кабардино-Балкарского госуниверситета, в годы перестройки становится президентом Конфедерации горских народов Кавказа и ведет на войну в Абхазии отряды добровольцев, а затем, выведенный из активной политики случайным ранением, штудирует в госпитале политическую социологию Бурдьё… [Дерлугьян 2010: 8].

Теперь представим трех бурдьевистов.