Воображала

Еще несколько дней оставалось до официального вступления сестры на престол, однако же это была лишь формальность. Она уже стала императрицей, и это преобразило ее. Сестра испытывала недопустимую радость от выполнения своих новых обязанностей, но я старалась этого не замечать. Она встречалась с Сенатом, писала речи, просматривала папины документы. Я знала, что так и нужно. Но, дорогой мой, это все равно казалось мне кощунством.

И я не могла выкинуть из головы ее взгляд, когда Грациниан сказал, кто звонит. Нет-нет, глупости, все ведь было очевидно, думала я. Но нечто во мне, что еще называют интуицией, протестовало.

Никогда больше, до самой ее смерти, я не чувствовала себя одиноко, как тогда. Я думала вещи ужасные и чудовищные о моем самом дорогом человеке безо всяких на то причин. Вернее, у меня были причины — домыслы, капли в океане.

Но в капле мой дорогой, в конце концов, содержится то же, что и в океане. Я очень хорошо помнила о талантах Грациниана в изготовлении ядов. И о той фразе, брошенной сестрой невзначай. О том, что она хочет кое-что попросить у него.

И все же, когда я пыталась уложить все в голове, звучало, словно бред сумасшедшей. Сестра не видела родителей две недели перед роковым днем, она подчеркнуто не интересовалась ничем, кроме удовольствий и никогда не говорила даже мне, что хочет поскорее стать императрицей. А ее нынешнюю активность легко можно было принять за ответственность.

Если бы не случайность, я так и не узнала бы правды, со временем забыла бы свои подозрения, и так, наверное, для всех было бы лучше.

Одной из ночей, красоту которых я на некоторое время перестала ощущать, я шла в храм, чтобы поговорить с моим богом. Только с ним я могла теперь говорить открыто, сестру я избегала, сама не понимая, что делаю это.

Я шла в храм, чтобы попросить прощения у родителей за все, что я делала не так. Я знала, что бог передаст им мои слова, утешит их в минуту смертной тоски.

Смертной. Тоски. Я утерла слезы и услышала голос сестры. Он был тихим, слова не разобрать, но я поняла, что она тоже плачет.

Как можно тише я подошла ближе, будто маленькая девочка скрываясь за деревьями. Теперь я могла различить слова, пусть и не слишком надежно — до меня долетали лишь обрывки фраз, сестра говорила больше, чем я слышала.

— Я не думала, что буду обращаться к тебе. Но Зверь мне не поможет. Не поймет меня. Ты… я не знаю, как с тобой говорят. Но я чувствовала тебя, тогда, принимая дар.

Сестра говорила что-то еще, но я не могла распознать ее речь. Кроме того, она горько плакала, и в слезах тонули отдельные слова. Я понимала, что сестра обращается к моему богу, к его человеческому аспекту, которому поклонялась я.

— Я причинила ей боль. Я не могу раскаяться, не могу возненавидеть себя и его за то, что мы сделали. Не могу думать о них. Но я причинила боль ей. Если она никогда не оправится?

Дальше снова последовал провал, я услышала лишь слово «наказание».

Но даже если бы она ничего не сказала, я непременно поняла бы все. Она плакала, а ведь сестра делала это так редко, с тех пор как мы стали взрослыми — почти никогда. Лишь раз я видела ее такой, во время первого приступа.

Сейчас она плакала от боли, которая никогда бы не сломала ее, не заставила бы лить слезы, если бы только не принадлежала мне. Сложно объяснить, мой милый, как легко я все поняла. Может эти случайные фразы лишь дополнили мои подозрения, и картинка сложилась. Но я думаю по-другому.

Мой дорогой, вот в чем дело: она хотела, чтобы я услышала. Моя сестра внимательна и осторожна. Она знала, что я приду. Она хотела, чтобы я пришла. Она ждала меня.

Чтобы признаться.

В детстве мы договорились не таить друг от друга злость, и через столько лет, в тот день, я не нарушила своего обещания.

— Выходи, — крикнула я. — Выходи оттуда!

Сестра поднялась. Плечи ее были опущены, в ней не было ничего царственного именно теперь, когда она стала императрицей. Она шла ко мне, словно на казнь. У нее были красные глаза, но губы не дрожали.

— Ты и Грациниан, — сказала я. — Мы смеялись вместе, мы дружили! Да даже в тот день мы были рядом, а ты уже знала, как все случится! Вы оба! Вы все знали, и вы могли смеяться! Все вы знали, и вы могли жить с этим, быть прежними!

В этот момент сестра приложила пальцы к моим губам, покачала головой. Глаза у нее были отчаянные.

И тогда я ударила ее. Я впервые в жизни ударила кого-то. Мою сестру. Человека, которого любила как никого на свете. В темноте ее губа будто бы кровоточила черным.

Черная, мерзкая кровь, подумала я. Наша кровь. А потом мы кинулись друг на друга. Императрица и ее сестра катались по траве, вцепившись друг другу в волосы, словно девочки-подростки из неблагополучной семьи.

Казалось, она злилась на меня не меньше, чем я на нее.

Мы дрались долго и ожесточенно, оставив друг другу множество царапин и синяков.

На долгое, долгое время эти царапины и синяки остались нашими последними подарками друг другу. Изможденные злостью мы лежали рядом и смотрели, как исчезает с рассветом луна.

Как я злилась на нее, в какой была ярости.