Воображала

Парфяне же, хотя на геополитическом уровне наши страны враждовали, воспринимались принцепсами и преторианцами, как равные соперники, создатели цивилизации не низшей по отношению к нам, но альтернативной. Кроме того, ловко поддерживали загадочную атмосферу вокруг своей страны. Что ни говори, а умелой подаче материала нам стоит поучиться у Востока.

В квартире Грациниана не было уютно — слишком уж она отличалась от всего, к чему мы привыкли. Фактически, там не было мебели. Ни кресел, ни диванов, ни кроватей. По полу были щедро разбросаны подушки, столь мягкие, что в них, казалось, можно было утонуть. Их было много, все они были одинаково алые, с нежными кисточками по углам, которые я очень любила теребить. Ходить было не слишком удобно, ноги утопали, а при достаточном невезении можно было поскользнуться на подушке и отправиться в неприятный полет с приятной посадкой.

Грациниан, впрочем, никогда не падал, но я не знала сколько в этом культурной надстройки, а сколько его природной, просто удивительной ловкости.

Стола в нашем понимании этого слова тоже не было. Вместо него был деревянный инвалид без ножек, низкий и, вероятно, для местного интерьера очень удобный.

Однажды я спросила у Грациниана, почему они не используют мебели, и Грациниан ответил, что принято сидеть низко, чтобы быть ближе к Матери Земле. Спать, есть и пить, разговаривать, сидя на полу, было странно, неудобно и дико, но оттого еще более интересно. Я в восторгом наблюдала за Грацинианом, который вел себя так естественно в этом чуждом нам с сестрой пространстве.

Золота было много: блестящий орнамент оплетал окно, словно рамка картину, так что всякий пейзаж казался запечатленным, драгоценные фигурки зверей и птиц болтались на люстре, словно игрушки, которые вешают над колыбелью младенца, но самой интересной деталью были цепи, висевшие на крюках, глубоко ушедших в стены. Они были достаточно крепкими, чтобы выдержать человеческий вес и снабжены удобными рукоятками, покрытыми тонкой резьбой, так что представляли собой нечто среднее между украшением и спортивным снарядом.

Сестра спросила у Грациниана, зачем они, и тот ответил, что старым, больным и пьяным намного удобнее подниматься с их помощью.

Грациниан не держал дома никаких изображений — ни фотографий, ни картин. Зато у него был громоздкий, похожий на арфу музыкальный инструмент. Однажды он играл нам, и я удивилась, как его пальцы, умевшие извлекать столь пронзительные крики из сестры, способны были создавать и нечто столь нежное.

Кухня, наверное, была единственной комнатой с привычной мне мебелью и оборудованием. Может, потому что кухарка, готовившая Грациниану, не хотела глубоко погружаться в обычаи и культуру своего хозяина.

У Грациниана было по-особенному, никогда прежде я, дочь императора, не была в доме, где мне были столь рады и так щедро и нежно ухаживали за мной. У Грациниана всегда находились для нас время, изумительные угощения и чудесный разговор, всегда согласованный с нашим настроением, открытый и искренний.

Иногда мы могли смеяться всю ночь напролет, иногда позволяли себе поплакать, а иногда обсуждали проблемы столько серьезные и глубокие, что расходились на рассвете в глубокой задумчивости.

Странное дело, я изнывала от ревности, когда Грациниана не было рядом, но как только я видела его, все проходило, я чувствовала симпатию, и тепло, исходящее от него, растапливало лед моей ревности.

В тот день было как-то особенно хорошо, и я радовалась нашему единению, как никогда ощущала дружбу, связывавшую нас в нечто единое, живое, целое. Был чудесный вечер, и у каждого из нас было веселое, задорное настроение. Так что было решено провести заседание Клуба Сторонников Строгих Нравов. КССН, как мы его для удобства называли, был придуман нами после после возвращения из Британии, где мы провели достаточно времени с дистиллятом цвета нашей страны, чтобы проникнуться их страхами, надеждами и чаяниями. Мы быстро впечатлились собственной выдумкой, КССН приобрел в наших глазах культовый статус. Мы общались цитатами и выдумывали все новых и новых персонажей, юмористическое очарование которых было в их потрясающей типичности.

Но любимых у нас, конечно, было трое.

Господин Валентиниан, владелец фабрик, особняка на Капри и высоких моральных устоев, господин Аврелий, знатный принцепс не первой свежести, который хоть и выглядит как подросток, даст фору всем вокруг по части старческой злости на весь мир и, наконец, госпожа Корделия, богатая вдова одержимая желанием выгодно выскочить замуж, но в силу своей неспособности нарушить несовместимый с жизнью ригоризм правил приличия, не способная ни с кем познакомиться поближе.