Воображала

Иногда я думала, розы — вот народ моей сестры, прекрасные цветы и болезненно-острые шипы, кровь от крови — она. Розы были разделены по цвету, и я предложила Дигне выбрать дорожку, по которой мы пойдем. Она задумалась над этим вопросом очень серьезно, и мы долго стояли в молчании. Наконец, Дигна пошла по дорожке, с обеих сторон которой росли чайные розы. Их нежный цвет и ласковый запах успокаивали меня, и я была рада ее выбору.

— Он подумал, что я смогу поговорить с тобой продуктивнее, — сказала Дигна. Она махнула рукой, словно отгоняя дым сигарет, которые курил Аэций. На ее руке звякнул браслет с двумя разнонаправленными серебряными полумесяцами и полной луной.

— Вы в этом не уверены?

— Я думаю, ты избалованная маленькая девочка, говорить с которой в определенной степени бесполезно. Кроме того, ты понимаешь скорее эмоциональные, чем логические доводы, и здесь я тоже не помощник. Но я попытаюсь объяснить тебе, чего от тебя хотят.

— Я думаю, вам не стоит говорить обо мне в таком тоне в моем собственном доме.

Она вдруг остановилась. Ее рука коснулась головки одной из роз с затаенной жестокостью. Мне показалось, что сейчас Дигна ее оторвет. Но она только провела когтями по розе, прошептала что-то.

— Я далека от того, чтобы обвинять тебя в том, кто ты есть, — продолжила она, как ни в чем не бывало. — Мы все воспитаны определенным образом и не можем перейти через границы собственного опыта. Я даже рада, что именно ты стала его женой. Из того, что знаю о вас обеих, ты лучшее нее.

— Не смейте говорить так о ней!

— Или что? — спросила Дигна. Все, что я говорила не имело для нее никакого значения. Она жила по другим законам, она была недосягаема для меня.

— Может быть, попросишь меня покинуть твой дом? Я покину его. Но я хочу спросить: ты понимаешь, почему я говорю все это? Почему я веду себя таким образом, а не другим.

— Потому что я — ваш враг.

— Да. И ты смотрела, как мы умираем. Ты смотрела на страдания целых народов. И ты не сделала ничего. Конечно, твой взгляд был застит безразличие твоих родителей, и их родителей. Но ты не прервала этого порочного круга. Ты не хорошая. Ты даже не трусливая. Ты живешь в своем мире, и тебе все равно, что происходит снаружи.

Я молчала. Мне не хотелось ничего говорить Дигне. Я еще не владела ее языком. Я училась быть безупречно вежливой и спокойной, я не знала, что я могу сказать тому, кто страдал по моей вине.

— Но ты не плохой человек, — сказала, наконец, Дигна.

— Большое спасибо.

Мне впервые стало душно в розарии, прежде я будто не замечала, как мало здесь воздуха. Розы казались мне армией, вошедшей в мой Город тем страшным днем, я подумала, что они обступают меня.

— И поэтому я обращаюсь к тебе, как к хорошему человеку, хотя ты не вполне этого заслуживаешь, — сказала Дигна. Мы дошли до конца дорожки, и она села на скамейку, витая спинка которой была украшена железными, неприятными, хотя и не острыми, шипами. Сестра любила такие шутки. И любила, когда красота причиняет боль.

Я, помедлив, села рядом, почувствовала, как шипы упираются мне в спину, совсем легонько, словно только намекая на боль.

— Ты не видела его на войне. Я видела. Он — варвар, и он готов воевать дальше. Аэций может лить кровь, как воду. Он будет продолжать. Но ты не готова к тому, что люди продолжат погибать, и теперь — у тебя на глазах. Помоги ему. Не ради него, не ради его народа и других, что пришли с ним. Помоги ради тех, кому тебя учили помогать.

— Я уже думала об этом.

— Я знаю. В большинстве случаев бессмысленно говорить о том, что человек не пускает в свою голову. Скажи, что ты приняла поражение с достоинством. Пусть примут и твои люди. Это принесет им мир. Непокорность означает смерть. Иногда достоинство можно сохранить, и проигрывая. Дай своему народу и своей стране возможность существовать в истории, сбереги свой народ. Скажи, что ты и Аэций будете вместе решать судьбу Империи.

— Не надо учить меня тому, как говорить с народом.

— К этому тебя, насколько я знаю, не готовили.

— Значит, вы ничего не знаете.

Мне казалось, она улыбается, но под вуалью этого не было видно.

— Ты сможешь жить с этим. Принцепсы и преторианцы смогут жить с нами. Для тебя мир закончился, но это не так, Октавия. Жизнь продолжается. Она всегда продолжается.

В ее голосе не было ничего теплого, но, кажется, она и не была так зла, как в начале разговора. Дигна сказала:

— Я, надеюсь, что твой ребенок будет принадлежать богу его отца. Может быть, это научит тебя милосердию.

Мои руки похолодели, и я сцепила пальцы.

— Мой ребенок?

Наверное, она смотрела на меня, но я не могла сказать точно, ведь я не видела ее глаз.

— Царица Луна знает о женщинах и их тайнах куда больше, чем они сами.

Дигна поднялась.

— Спасибо, что выслушала меня. Прими правильное решение, Октавия. От слов сейчас зависит больше, чем когда-либо.

Мы шли по дорожке назад, и я достала из кармана кружевной платок, теребила его по давно забытой подростковой привычке и чувствовала, как все сильнее холодеют пальцы.