Вопреки

— Не, - малышка мотает головой, ставит на стол свой стаканчик, печенье, вытирает об себя руки и всем своим видом показывает, что хочет ко мне на ручки. Я на секунду теряюсь. Дети – самая странная и непонятная для меня тема.

— Ты хочешь ко мне? – детка активно кивает головой, ничего не остается, как взять ее подмышки и усадить к себе на одно колено. Сразу пододвигает к себе стаканчик и печенку. Забавная такая.

Смотрю на ее затылок, на ровный пробор, на два хвостика. Опускаю глаза на шею и хмурюсь. В моей семье есть одна особенность, передающая из поколения в поколение: небольшая выпуклая родинка сзади, которую никто и не увидит из-за волос. Такая родинка была у моего отца, такая родинка есть у меня, такую родинку я сейчас вижу у девочки, которая сидит у меня на коленке. Странное чувство теснится в груди, тыкается мне под ребра, не может найти себе места.

— Может ты нормально поешь, Кэти? – Питер берет рядом с собой глубокую небольшую тарелку и накладывает немного каши, щедро поливает шоколадом.

— Не буду, - малышка морщит носик, насуплено смотрит мужчину, потом оглядывается на меня. У нее серые глаза, точнее серебристые. – Я не ем кашу.

— Я тоже, - улыбаюсь девочке, беру ложку и тарелку. – Может вместе попробуем?

— Ты первый.

— Отлично, - соглашаюсь. Меня не волнует шум за столом, не раздражает странный взгляд хозяина ранчо. Первая ложка не такая и отвратительная на вкус. Наверное, за счет шоколада.

— Вкусно. Попробуй, - Кэти зажмурив глаза, осторожно кончиком языка пробует кашу с шоколадом. Потом берет в рот чуть побольше и начинает жевать. Так мы съедаем все, что было в тарелке. Подняв глаза, я вижу в дверях напряженную Марьяну. На ней нет лица, она мечется глазами между мной и девочкой.

— Мама! – Кэти сразу же слезает с колен и, раскинув руки в разные стороны, несется прямо к Марьяне. Та ее подхватывает и прижимает к себе, а я чувствую удар под дых. Теперь мой черед метаться между ней и малышкой.

Кэти. Марьяна. Фотография у Дианы. Ни да, ни нет от Адама на мой прямой вопрос. Закрываю на мгновения глаза, считая сначала до трех, потом до пяти.

Что я должен испытывать? Наверное, безумную радость. Ликование. Счастье. Ничего подобного. Я хочу кому-нибудь свернуть шею, закопать кого-то в землю, можно, конечно, что-то по кровожаднее, но ничего этого не будет.

Нахожу в себе силы спокойно поставить пустую тарелку на стол, а не швырнуть ее в стену со всей дури. Я даже встаю без противного скрипа отодвигаемого стула. Хорошо, что выход из столовой в противоположной стороне от Марьяны, хорошо, что между нами несколько метров.

— Все в порядке? – успевает спросить Питер, почувствовав вокруг себя ощутимое напряжение.

— Да. Спасибо за завтрак, было очень вкусно, - говорю неправду, но плевать.

Меня несет из столовой, из дома. Я не совсем понимаю, куда иду. Люди, попадавшие мне на пути, благоразумно отходят в сторону, не останавливают. Все внутри клокочет. В прошлом я бы от души помял чьи-то бока, сбился бы костяшки об чью-то морду, выпустив весь скопленный негатив и отрицательную энергию. Мой психотерапевт посоветовал бы сейчас найти боксерскую грушу и выплеснуть все, что мешает адекватно воспринимать открытие.

Блять.

На глаза попадается деревянный забор. Сначала я его пинаю ногами, потом мельтешу кулаками. Костяшки ноют, кожа содрана до крови, перед глазами по-прежнему все мутно от гнева. Все лгут ради себя, ради собственной выгоды. И плевать, что для кого-то правда может стать спасением, светом в конце тоннеля.

Дочь. Растет без отца. И пока она маленькая, ей по сути все равно, кто папа... А если... Марьяна говорила, что замужем. Что если моя дочь считает чужого мужика папой... Из груди вырывает грозный рык.

 Жгучее желание придушить Адаменко сжигает меня изнутри. Крепче сжимаю деревянную изгородь, тем самым удерживая себя от поспешных принятых решений. Нужно все хорошенько продумать, повернуть эту правду в свою сторону. Первая мысль: отсудить. Через минуту отбрасываю ее в сторону, горько усмехнувшись.

Это тупо на самом деле забирать ребенка у матери. Детям нужна мать, плохая или хорошая, без разницы, главное мать. Во мне сейчас говорит тот самый мелкий пацан, который не знал, что такое материнская ласка, забота и любовь. Пусть хоть дочь сполна ощутит эти чувства. И отцовскую любовь узнает. Понять бы как ее только правильно выразить по отношению к малышке.

Выдохнув, рассматриваю разбитые в кровь костяшки. Нужно их обработать, для этого стоит вернуться в дом и попросить антисептик. Буря внутри улеглась, я спокойно возвращаюсь к административному зданию. Завтрак видимо закончился, потому что люди расходятся по своим интересам. Я поднимаюсь по ступенькам, в холле встречаю Молли.

— У вас есть чем-нибудь обработать раны? – девушка с опаской смотрит на разбитые руки, я миролюбиво улыбаюсь.

— Пойдемте со мной, я обработаю ваши раны, - раздается рядом голос Марьяны.