Вопреки року (СИ)

Прикрыв небольшой дорожный мешок и лук плащом, нолофинвион вышел из шатра, который делил с отцом.

Ненадолго остановившись у палатки Аракано, он прислушался к голосам целителей, доносящимся из нее и, убедившись, что брату стало лучше, направился к выходу из лагеря, открыто неся арфу. Дозорные, конечно, поинтересовались, зачем ему нужно в лес одному и ночью, но, увидев инструмент и получив заверения, что ненадолго, пропустили.

***

Куруфинвэ вернулся к своим поздно. Или рано. До восхода Анара оставалось несколько часов. Искусник сразу направился к сыну — убедиться, что тот в порядке.

Тьелпэ спал, безмятежно и крепко, улыбаясь и ровно дыша. Захотелось как в детстве взять его на руки, покачать, спеть колыбельную. Поправив одеяло, Куруфинвэ чуть слышным шепотом начал, казалось, почти забытый мотив. Когда-то так Лехтэ укладывала их непоседу спать. Тьелпэ шевельнулся и, не открывая глаз, взял отца за руку.

— Не уходи.

— Хорошо. Я рядом. Спи, — ласково проговорил Искусник и завершил песню.

Сын так и не отпустил его пальцы, вынудив лечь рядом.

— Отдыхай. Я с тобой, йондо, — почти беззвучно произнесли губы.

Слушая мерное дыхание Тьелпэ, Куруфинвэ прикрыл глаза, засыпая. Мир для него тут же наполнился золотистым светом Лаурелина, журчанием фонтана и веселым голосом жены. Она смеялась, танцевала, убегала прочь, но неизменно возвращалась. К нему. В его распахнутые объятья. Они целовались, кружились вдвоем, пока любимая вдруг не исчезла. Он искал ее, ждал и звал, отчаянно и искренне, умолял вернуться. И ответ пришел, долетел из другого мира. Всего три слова. «Мельдо, я иду», — словно бы осанвэ услышал он. А в следующий миг его разбудил сын.

— Атто, ты в порядке?

Еще не до конца понимая, где он, Искусник кивнул и успокоил Тьелпэ:

— Все хорошо. Так, приснилось, — немного хрипловато со сна ответил он. — Еще рано. Отдыхай.

А вскоре и сам провалился в сон, на этот раз без воспоминаний и видений.

***

Мысли неслись в голове Нолофинвэ одна быстрее другой: Фэанаро мертв, какие-то огненные твари сожгли корабли, Нельяфинвэ то ли в плену, то ли со своим отцом и дедом в Чертогах, споры не утихают, ночь.

В очередной раз призвав к порядку и наконец просто приказав всем разойтись, он направился к себе в шатер, надеясь поговорить с сыном и узнать, что тот думает, кому верит.

Его фэа была в смятении, но в то же время уже знала правду — горькую и тяжелую. Нет иного у него врага, кроме Моринготто, убийцы отца. И брата. И еще многих оставшихся во льдах или же на дне моря, среди обломков кораблей.

В шатре Финдекано не оказалось, хотя двое верных уверяли, что он направлялся именно туда. Искать сына по всему лагерю было несколько бессмысленно, и Нолофинвэ тяжело опустился на тюки, заменявшие ему ложе, и уронил голову на руки, закрыв ладонями лицо. Думалось о разном: как теперь воспринимать все произошедшее по-новому, как избежать вражды между Домами, как заставить себя подчиниться Макалаурэ, хотя тот и показал себя достойным королем, удержав братьев от убийственного похода на Ангамандо. Чего ему стоило такое решение, он предпочитал не думать.

Время шло, а Финдекано все не было. Наконец подняв голову и откинув волосы, Нолофинвэ обвел взглядом шатер. Светлое пятно в изголовье своего ложа привлекло внимание, а в следующий миг он уже стоял у светильника, пытаясь убедить себя, что эти строки, написанные сыном, ему только кажутся.

Ярость и отчаянье, боль и гнев — как мог и как теперь?! Поддавшись эмоциям, Нолофинвэ схватил лишь меч и бросился прочь из лагеря, желая догнать и вернуть.

Турукано, бывший в ту ночь в дозоре крепко держал его и не желал подчиняться ему ни как отцу, ни как арану.

— Как ты? — спросил лорд Нольвэ внучку.

Та печально вздохнула:

— Не знаю. Я в смятении. С тех пор как взошли Светила, мне нет покоя… Словно тянет, манит куда-то.

Они стояли в саду дома ее отца Ильмона под цветущими вишнями, что раскинулись над головами роскошным бело-розовым пологом, и сквозь лепестки просвечивало небо — голубое, такое яркое-яркое, какого не видел никто из эльдар от начала мира. И к которому никто из них, несмотря на прошедшее время, еще не успел привыкнуть.

— Присядем? — пригласил дедушка.

Тэльмиэль послушно кивнула и, зачем-то расправив складки платья, села на деревянную резную скамью рядом с отцом своей матери.

Тот вздохнул, нахмурил брови сосредоточенно и посмотрел в небо. Лехтэ ждала. На лице ваниа, видевшего Воды Пробуждения, застыла задумчивая печаль вперемешку со светлым ожиданием, предвкушением… Чего? Это она не могла угадать. Да и кто бы проникнуть вглубь фэа Нольвэ, если он не захочет туда пустить? Впрочем, она и не торопилась — сам расскажет все, что посчитает нужным. Ведь для того и позвал.

— Расскажи, что гнетет тебя, — предложил дедушка, и внучка, склонив голову и собравшись с мыслями, повела рассказ.