Вопреки року (СИ)

Оставив брата одного, Искусник направился в кузницу. Лучи Анара приятно грели лицо, заставляя забывать о годах тьмы и холода. Незаметно для себя он стал улыбаться. И вспоминать. Все чаще его мысли возвращались в прошлое, а образ жены стоял перед глазами, вынуждая сердце больно сжиматься.

— Атто! — голос Тьелпэ заставил его вновь видеть мир, освещаемый Анаром. — Верные вернулись. Не все. Дяди Кано нет.

Ногти больно впились в ладони, и Куруфинвэ рванул к воротам.

— Что произошло? — сразу же спросил он.

— Ваш брат остался в лагере Нолофинвэ, лорд, — сообщил командир отряда и поспешил добавить. — С ним все в порядке, и он там не один. Простите, но я должен спешить к лорду Туркафинвэ, у меня приказ.

Искусник лишь кивнул и привалился к так удачно оказавшейся рядом стене. Ненадолго прикрыл глаза и вновь вспомнил Аман. А вскоре в кузнице раздавался уже и звон его молота.

Однако поработать сегодня ему было не суждено. Дверь распахнулась, гулко ударив в стену.

— Срочно к Ноло! Коня тебе уже привели. Бери, что надо и скачи!

— Тьелко, — Куруфинвэ положил молот. — Что…

— Некогда! Майтимо жив, и он там…

Дверь стукнула во второй раз, дополнившись через мгновенье перестуком копыт.

***

Финдекано нехотя открыл глаза. Происходившее в лагере он помнил смутно, но был уверен, что о Майтимо продолжают заботиться и без него. Финдарато дремал рядом, правда сидя, прислонившись к чему-то высокому и на вид не очень мягкому. Однако ему это не мешало, прикрыв глаза, быть в мире грез. Кажется, именно он вчера помог Финдекано залечить собственные раны. Или же это был отец? Решив, что выяснит это немного позже, нолофинвион сел и принялся одеваться.

Тело болело, но подчинялось, хотя временами и не очень охотно. Особенно не желало слушаться правое плечо, но выбора ему он не предоставил — приходилось шевелиться.

— Проснулся? — раздалось вместе с шелестом ткани. — Как ты, йондо?

— Все хорошо, атто, не беспокойся.

Открывший в это время глаза Финдарато, поприветствовал Нолофинвэ и его старшего сына и поспешил выйти, сказав, что должен проверить своих. По пути он все же заглянул к кузену, но был тут же выпровожен целительницей, которая выглядела уставшей, но не отчаявшейся. «Что ж, значит, по крайней мере жив», — подумал Артафиндэ, улыбнувшись.

— Ты не хочешь ничего мне рассказать? — спросил Нолофинвэ, присаживаясь рядом с сыном.

— Я не мог поступить иначе, атто, — порывисто ответил Финдекано. — И я же оставил записку…

— Об этом после. Я имел в виду рассказать об Ангамандо. Что ты выяснил, как смог проникнуть и, главное, выбраться из крепости Врага?

— Хорошо, — согласился Финдекано, понимая важность вопроса. — Ты только скажи…

— Жив. Но пока еще не пришел в себя. Так что можешь спокойно все мне поведать — Тинтинэль все равно никого не пускает.

***

Куруфинвэ перешел на шаг почти у самого лагеря, надеясь, что его пропустят без лишних вопросов. Верные Нолофинвэ смотрели несколько презрительно, но даже взяли коня, обещав позаботиться, однако проводить или указать путь дальше не спешили.

— Я к брату. Неужели не понятно, зачем я здесь? И почему не могу пройти сам, ожидая, пока вы спросите Нолофинвэ, Артафиндэ и вообще всех валар?! — вскипел Искусник, но удержал себя в руках, а некоторые слова на языке.

— Куруфинвэ, я так и не поблагодарил тебя, — спокойный голос по-доброму неожиданно прозвучал в этой напряженной атмосфере.

— Аракано? Рад, что здоров, — обернулся к подошедшему кузену.

— Пойдем. Я понимаю, зачем ты здесь, — сказал он и, отдав пару распоряжений дозорным и попросив еще одного эльда, в котором Искусник узнал верного, отправившегося с Макалаурэ проверить несколько подозрительных троп, быстрым шагом направился к шатру, где лежал спасенный.

— Нельо! — голос оборвался, а сам Искусник еле устоял на ногах, заметно качнувшись, когда увидел брата… братьев. Макалаурэ тоже не был на себя похож. Измученный, с залегшими под глазами тенями, он продолжал петь изрядно уставшим голосом. Кано даже не обернулся на вошедшего, но не сбился, не сфальшивил, не прервал мелодии, что сейчас так нужна была их старшему брату.

Тинтинэль подошла к Куруфинвэ и безэмоционально сообщила о критическом состоянии Майтимо.

— На нем долгое время был зачарованный тьмой металл. Остатки заклятий не дают нашим песням пробиться и исцелить. Все, что мы можем сейчас — не дать фэа уйти. Ты лучше понимаешь железо. Развеешь злые слова Врага, и я смогу вылечить Нельяфинвэ, нет — я бессильна. Учти, долго поддерживать его не сможем.

Искусник кивнул, понимая, что придется иметь дело не с добрым металлом, как он привык, а с искаженной сущностью, проникшей в брата.

Опустившись на колени рядом с менестрелем, он осторожно, почти не касаясь пальцами, дотронулся до сухой и истонченной кожи Майтимо. Но потянулся он своим сознанием не к брату, а к невидимым нитям, что еще опутывали несчастного. Шея, левое запястье… Единый! Искусник задохнулся от увиденного, но именно там, на изуродованной правой руке, злые паутины образовывали чуть ли не кокон, ноги… немного.