Вопреки року (СИ)

В тот же день Фарион дал согласие на брак дочери с лордом Дома Фонтанов, а по весне, когда пролетела зима и деревья легким зеленым маревом окутала молодая листва, состоялась свадьба Эктелиона Фонтанного и Нисимэ.

Стоял теплый день, жених и невеста, одетые в белое, в окружении серебристых цветов, глядя друг другу в глаза, на главной площади Виньямара принесли клятвы. На пальце Нисимэ вспыхнуло ярким золотым бликом кольцо, затем такое же засверкало на руке Эктелиона.

Праздник катился вдоль побережья бурной, неудержимой волной, а молодой муж все глядел жене в глаза и в конце концов прошептал:

— Мелиссэ, жизнь моя…

И, наклонившись, поцеловал свою любимую.

Море дышало, мерно, степенно накатывая на берег. Кричали чайки, веселой ватагой носясь в вышине. Ладья Ариэн все больше склонялась западному горизонту, и небо постепенно темнело. Когда же последние золотисто-багряные блики окончательно погасли, Эктелион взял жену за руку и повел в свои покои.

Праздник продолжался. Над садами, над скалами и морем летела музыка. Шум моря сливался со стонами влюбленных, и к тому моменту, когда серебристые звезды щедрой россыпью украсили небеса, свершившийся в этот день брак того, кто однажды смог отказаться от своих чувств, стал поистине нерушим. И только жаркий шепот его еще долго летел, подхваченный ветром:

— Melmenya… жизнь моя…

Свет сильмариллов озарял сад, смешиваясь с бликами заходящего Анара. Их всполохи отражались в задумчивых глазах мастера, создавшего их много столетий назад.

— Так что ты решил, отец? — ожидавший некоторое время поодаль Куруфин приблизился и встал рядом, невольно любуясь некогда утерянным сиянием Древ.

— Они принадлежат Арде, — начал Феанор.

— Так значит…

Мастер лишь покачал головой.

— Нет, йондо. Это сначала я хотел оставить их здесь, подарить воде и земной тверди, но теперь… теперь считаю иначе, — ответил Фэанаро.

— Конечно, было бы очень жаль расставаться с ними, я тебя понимаю, — задумчиво произнес Искусник.

— Речь не об этом, сын. Не обо мне и даже не о нашей большой семье, — начал он и жестом предложил пройтись. — Посмотри, сколько выкопано молодых деревьев и кустов, собраны семена абсолютно всех растений, что так или иначе дороги или полезны квенди.

— Конечно, Тьелпэ распорядился многое взять с собой, потому как мы не знаем, что ждет нас в новом мире. Конечно, Майтимо был там, но… он принес лишь начальные представления. Мы понимаем, что сможет жить там. Не более.

— Я знаю, йондо, много раз говорил с ним и читал результаты исследований образцов. И знаешь, мне даже не терпится самому увидеть тот мир, вдохнуть его воздух и…

— Запереться на месяц в мастерской! — хохотнул Куруфин.

Феанор рассмеялся и кивнул:

— Но… мы очень крепко привязаны к Арде. Нам будет тяжело. Пусть же сады вокруг новых домов напоминают нам о ней.

— А сильмариллы — о том свете, что был утерян и вновь возрожден? — предположил Куруфин.

— И это тоже. Но прежде — они помогут выжить растениям в новом мире. Знакомые лучи согреют их и придадут сил, — закончил объяснение Феанор.

— Хорошо, я рад, что они останутся с нами, — согласился Искусник и легко прикоснулся к одному из камней. Тот вспыхнул ярко и радостно, озарив не только двоих нолдор, но и деревья, кусты, цветы и тропинки великолепного сада в Химладе.

— Они рады такому решению, — задумчиво произнес Куруфин.

— Я знаю, — согласился с ним Феанор, и они оба направились в сторону замка — предстояло еще многое сделать, а времени оставалось уже мало.

Из колыбели раздалось тихое сосредоточенное сопение.

— Я подойду, — на ходу бросил Курво и, рывком вскочив с кресла, приблизился к кроватке и взял проснувшуюся дочь на руки.

Лехтэ, соскучившаяся по настоящей работе за последние месяцы беременности, пробормотала: «Хорошо», и вернулась к резному дубовому сундуку, на крышку которого как раз наносила рисунок.

В распахнутое окно залетал теплый летний ветер, слышались оживленные голоса, стук молотов по наковальням и пронзительный, въедливый визг пилы. Взошедший на небо Итиль серебрил внутренний двор крепости и окрестные поля. За годы, оставшиеся до Большого Перехода, предстояло сделать очень много работы, поэтому Химлад теперь ни днем, ни ночью не спал. Однако сам Искусник не принимал участия в хлопотах и, прислушиваясь к собственному сердцу, ощущал, что нисколько о том не жалеет.

Вглядевшись с нескрываемой нежностью в ярко-серые, почти серебряные глаза дочери, сиявшие на лице подобно двум капелькам росы Тельпериона, он поднес палец к кулачку малышки, и та охотно его схватила.

— Не придумал еще, как ее назвать? — поинтересовалась Лехтэ, обернувшись на мгновение через плечо, но тут же вновь потянулась за стамеской.

— Нет, — с покаянным вздохом признался тот. — Уж сколько вариантов перебрал, но ей ни одно не подходит. Хочется, чтобы имя пришло само и было не слишком сложным.