Вопреки себе (СИ)

Александр понял, что Адель к нему толкнули прежде всего отчаяние и страх, но не любовь. Если сейчас он поддастся страсти и возьмёт её, на утро она осознает, что натворила под воздействием своего горя, и тогда… она не только горько пожалеет об этом, но и отдалится от него ещё сильнее, возненавидев и себя, и его. А такого его сердце не вынесет.

— Адель… подожди, послушай меня, — с трудом оторвавшись от её губ, выдохнул он. — Любимая, ты измучена усталостью, тебе нужно отдохнуть, поспать. Ложись, а я побуду здесь, рядом с тобой, хорошо?

Она взглянула на него непонимающим, разочарованным взглядом, будто всё ещё не до конца сознавая, что любимый реален. Он почему-то отталкивает её… неужели он её разлюбил? От многодневной усталости и успокоительного Адель с трудом отличала свои сны от реальности, а поцелуи с любимым и раньше снились ей очень часто.

— Я… не засну больше… — ответила она, тяжело дыша. — Мне снова приснится что-нибудь ужасное.

— Я с тобой, милая, — он нежно взял её руки и поднёс их к губам. — Я буду рядом, буду держать тебя за руку, пока ты не уснёшь. Если хочешь, я просижу у твоей постели до самого утра.

Адель неуверенно взглянула на него, но всё же послушно опустилась обратно на подушки, закрывая глаза. Александр бережно накрыл её одеялом, а затем снова занял свой пост у её ложа. Адель выпростала руку из-под подушки и наощупь нашла его ладонь, а он в ответ поцеловал её, переплетая их пальцы. Она так и не открыла глаз, но едва заметно улыбнулась от удовольствия и ощущения покоя, которое ей дарило присутствие любимого мужчины.

— Саша… — едва слышно шепнула она.

— Да, мой ангел, — отозвался он.

— Ты меня любишь?

— Люблю… люблю тебя, душа моя… люблю… — он снова прижался горячими губами к её руке. — Засыпай, родная. Я не уйду, обещаю тебе.

И Адель мгновенно провалилась в долгожданный сон, на сей раз — спокойный и крепкий. А Александр, с трудом укротивший дикого зверя в своём изголодавшемся по любви теле, вскоре уснул на полу, рядом с ложем любимой, так и не отпустив её тёплую ладошку.

***

Жаклин старательно отмечала в маленьком календаре каждый день, проведённый ею в лечебнице. Она накапливала ненависть в душе, собираясь с силами для справедливого возмездия.

Александр навещал её раз в неделю, как и обещал. Их свидания длились от силы десять — пятнадцать минут, и были до тошноты похожи одно на другое. Он дежурно спрашивал о её самочувствии, передавал лживые приветы от матушки и сестёр, а она делала вид, что верит ему, и также фальшиво интересовалась здоровьем дочери. Отдав должное приличиям, они снова расставались, и Александр, плохо скрывая облегчение, опять исчезал на неделю.

Его поведение вызывало у Жаклин лишь новую порцию злобы: уж лучше бы он забыл о ней окончательно, раз уж совесть позволила ему так поступить с законной женой, чем приезжать сюда, растравливая её раны. Любовь к мужу превратилась в лютую ненависть, и теперь именно Александр стал главным виновником всех её несчастий. Она даже не знала, кого ненавидит сильнее — предателя-мужа или его прекрасную возлюбленную. В любом случае, её личный приговор для них обоих будет одинаковым — смерть.

Но, для того, чтобы сделать это, ей нужно будет для начала покинуть стены лечебницы. С самого первого дня Жаклин выработала чёткий план действий, который должен был помочь ей в этом, и постепенно начала воплощать его в жизнь.

С доктором Майером она была особо осторожна: вела себя примерно, спокойно, изо всех сил сдерживая негативные эмоции, что порой бывало весьма нелегко. Немец прилип к новой пациентке, как назойливая пиявка. Он каждый день изводил её долгими беседами в своём кабинете, подробно расспрашивая о детстве, родителях и прочих родственниках, вкусовых предпочтениях, периодически перефразируя ранее заданные вопросы, словно пытался поймать её на лжи, как шпионку. Разумеется, она не рассказала ему правду о своём детстве, о том, как была изнасилована в тринадцать лет, как сама перерезала насильнику горло и отрезала половой орган, да и о времени, проведённом в лондонских трущобах, тоже предусмотрительно умолчала. Вместо правды Жаклин сказала, что выросла в приюте для бездомных на окраине Парижа, а своих родителей никогда не знала.

Все эти нудные расспросы невыносимо бесили Жаклин, но она твёрдо решила играть роль кроткой, спокойной и набожной женщины, которую бессердечный муж решил сгноить в доме для душевнобольных. Беспокоило её то, что она не понимала, верит ей доктор или нет, но его явный врачебный интерес к её персоне был очевиден. Тетрадь с её историей болезни пухла день ото дня, но толку для её лечения в этом не было никакого - пока доктор лишь изучал её, как подопытную крысу. Жаль только, что интерес доктора Майера к ней оставался исключительно врачебным.