Вопреки себе (СИ)

— Да будет Вам, барышня, глупости-то говорить! — замахала на неё Настя. — Каким ещё провалом, когда Вы вон какая хорошенькая? Да что же ещё им нужно, вашим английским… этим… господам?

— Джентльменам, Настя, — подсказала Адель, улыбнувшись. — Неплохо бы тебе выучить английский, неизвестно, как долго мы проживем в Лондоне.

— Ой, Господь с Вами, барышня! — Настя с сомнением покачала головой. — Да я ни в жизни этот ваш английский не одолею. Язык сломаешь, пока выучишь! Да и ни к чему мне это, я и без него понимаю, что там лопочет миссис экономка, а если она меня не понимает, пусть учит русский! Ой, — вдруг спохватилась Настя, — пойду, принесу горячей воды, пока не остыла.

Горничная выпорхнула за дверь, а Адель прыснула со смеху. Да уж, Насте точно палец в рот не клади! Она и в Петербурге умудрялась легко управляться со всей прислугой в доме, что же тут говорить об английской экономке!

Спустя полтора часа, понежившись в горячей ванной и нарядившись в легкое, голубое в клетку, платье из плотного шелка, Адель спустилась в столовую, к завтраку.

Дверь в гостиную располагалась прямо напротив входа в столовую, и княжна заметила, как две служанки расставляют в большие вазы охапки цветов.

О, значит, доставили ещё букеты? Адель тут же поменяла траекторию движения и свернула в гостиную. Горничные присели в реверансе и почти в один голос поприветствовали её:

— Доброе утро, мисс!

Коротко кивнув в ответ, Аделина с восторгом огляделась по сторонам. Гостиная походила на цветочный магазин! Чего здесь только не было: от скромных бутоньерок, до громадных охапок и корзин. Розы всех мыслимых и немыслимых оттенков, букеты пионов, тюльпанов, белоснежных камелий, и даже небольшой букетик ландышей, скромно перевязанный тонкой зеленой ленточкой! Аромат цветов кружил голову, а вид стольких букетов поднимал настроение.

Ей так не терпелось прочесть карточки, осторожно приколотые к каждому букету, но, увы, её уже звали к столу. Papa рассердится, если она променяет завтрак с ним и Мишелем на просмотр полученных цветов.

За столом отец и Мишель по-доброму подшучивали над ней, отмечая, что её вчерашний триумф превратил особняк в оранжерею, и скоро им самим не останется места в доме — все заполнят цветы от поклонников Адель. Княжна смеялась вместе с ними, их похвалы радовали её, но как же сильно она хотела, чтобы завтрак быстрее закончился, и она смогла, наконец, прочесть все карточки! Любопытство просто пожирало её.

Покончив с завтраком, Адель приступила, наконец, к разбору букетов. Мишель и отец отправились с нею.

Читая одну карточку за другой, Адель все больше разочаровывалась: букета от графа Хантли она не получила. Впрочем, ведь только утро, может быть, она получит его до конца дня?

Странно, неужели он не понял вчера, что тон его был просто оскорбителен? Любой воспитанный джентльмен посчитал бы нужным прислать цветы с извинениями. Что ж, подождем до вечера!

Ближе к обеду Аделина и Мишель сели в карету и отправились к Ратлендам. Их загородное поместье находилось совсем недалеко от города, так что долго ехать не пришлось. Солнышко так припекало, что Адель задремала в карете, положив голову на плечо брата.

Мишель бережно обнял сестру и сам закрыл глаза, нежась под солнечными лучами, бьющими в глаза из окна кареты. Они всегда были очень близки, ближе даже, чем с отцом, хоть в детстве часто дрались и ссорились. Но детские годы быстро пролетели, и сейчас Мишель готов был на всё ради сестры.

Когда карета въехала в обширный двор поместья Ратлендов, Михаил разбудил её. Адель поспешно протерла заспанные глаза и с глубоким вздохом приготовилась улыбаться.

Дверца кареты открылась, брат и сестра Вяземские вышли из неё, и тут же были атакованы целой армией возбужденных родственников.

Гвалт голосов, к которым примешались крики маленьких детей, оглушил их обоих, как только их ноги ступили на землю. Подъездная лестница мгновенно заполнилась людьми. Все охали и ахали, что-то весело выкрикивая, понять, кто, что говорит, было невозможно.

Подхватив под руки брата и сестру, родня буквально внесла их в просторный холл, а оттуда в громадную гостиную. Их обоих кружили во все стороны, разглядывая и восклицая, как выросли дети их обожаемой Лиззи (так в семье называли Элизабет Ратленд, мать Адель и Мишеля), а молодые люди только и успевали благодарить родню за комплименты.

Шум стих лишь тогда, когда в комнату медленно и торжественно постукивая тростью по полу, вошёл старый герцог. Все моментально замолкли, даже самые маленькие дети, ибо герцога боялись, как огня.

Джордж Меннерс, герцог Ратленд был высоким, седовласым джентльменом, в старомодном черном фраке, с длинными, почти до лопаток волосами, больше походившими на львиную гриву. Он, хоть и передвигался, опираясь на трость, держался прямо и гордо, даже надменно. Его голос редко повышался до крика, но и без этого внушал ужас всем окружающим — от членов его многочисленной семьи до последнего маленького грума в его обширной конюшне.