Вопреки всему (сборник)

— Понял, чем дед бабку донял, — все-таки не сдержался, вспомнил фронтовую присказку Куликов и поклонился башевским бабам в пояс. Хоть и не очень приличная была эта присказка, но интересная.

Давать обязательство, что он вернется с фронта живым, было легко, поэтому, улыбаясь, Куликов склонял перед женщинами голову и произносил негромко:

— Даю слово!

Хоть и требовала мать, чтобы сын не влезал в колхозные дела, не впрягался, как пахотная корова в плуг, а он все-таки на следующий день вышел в поле: как-никак, а прок от него, пусть и малый, будет обязательно. Посильную помощь он способен оказывать и очень хочет это делать — где-нибудь ведро с картошкой поднесет, где-то словом добрым подбодрит, где-то костер с фронтовой быстротой и умелостью разожжет, воду для смородинового чая в ведре вскипятит, лопату, чтобы ее легче было вгонять в землю, наточит… Хотя в Башеве картошку обычно копали вилами — так было сподручнее — и проще, и легче, а главное — удобнее.

На одном поле, небольшом по размерам, обнесенном крупными гладкими валунами, в период вселенского похолодания притащенными сюда могучими северными ледниками, работали бабы, шуровали вилами и лопатами, на другом поле, большем по размеру, в сбрую были впряжены две молодые комолые коровенки, самодельным плужком они довольно споро вспарывали землю, выворачивали из теплой рыхлой плоти крупные яркие картофелины.

За коровами ходили бабы с корзинками, подбирали "земляные фрукты" и ссыпали в общий бурт. В бурте картошка должна была немного обвянуть, подсохнуть, обветриться, потом ее свезут в один из колхозных погребов и запечатают до зимы. А там, чтобы справиться с подступающим сезонным недоеданием (зима обязательно попытается взять свое, заставит людей поголодать), раздадут на трудодни.

Это было толковое решение девчонки-председателя, в недавнем прошлом студентки сельхозучилища. Главное, что картошка не сгниет, а окажется в конце концов в деревенских домах, поддержит людей. Для этого ее нужно было проветрить очень основательно.

— Василий, расскажи что-нибудь еще про фронт, — вновь потребовали женщины. Они собрались в кружок, чтобы малость передохнуть, подкрепиться, поправить сбитое в работе дыхание, поднять себе настроение. По деревенским порядкам еще с довоенной поры перед обедающими колхозниками обязательно выступал какой-нибудь говорливый политинформатор. Иногда говоруны приезжали даже из райцентра, из райкома партии.

— Мы хотим знать про войну больше, — продолжали настаивать женщины, — вообще все, что знаешь ты.

Куликов отрицательно покачал головой.

— Не могу.

— Ну как же, как же, Вася… Нам очень хочется знать, в каких условиях там пребывают наши мужики.

— Лучше вам этого не знать, — Куликов вновь покачал головой, — да, лучше вам этого не знать, дорогие мои. И уж тем более не видеть. Ни во сне, ни наяву.

— М-да, вот и послушали мы рассказы человека, который все видел, все слышал, — огорченно проговорила бригадирша с широкими мужскими плечами — мастерица играть на гармошке. Кстати, вчера вечером она выступила очень хорошо. Просто молодец!

Ну разве нужно знать этим женщинам, как свинец, выпущенный из крупнокалиберного немецкого пулемета, отрывает бегущему в атаку русскому солдату руки, ноги, отрубает целые куски живого мяса, укорачивает и корежит тело, как бойцы проводят свои дни и ночи в обороне, в окопах, залитых водой по самые колени, и спят в окопах, и по нужде там же ходят в специально выведенный в сторону закуток, и умирают там же — часто не по своему хотению, а по приказу командира… Разве имеет он право рассказывать им о том, как, например, на войне голодают бойцы, мучаются по нескольку дней от болей в желудке, когда ни старшина, ни ротный командир не могут организовать питание, и людям приходится сдирать с деревьев кору и варить ее, в кострах запекать коренья растений и есть их…

Разве может он признаться в том, что суп из крапивы у многих считается деликатесом, что иногда один тощий сухарик они делят на три или даже четыре части, чтобы не забыть вкус хлеба… Разве он может поделиться впечатлениями об атаках, в которые только что прибывшие на фронт новобранцы ходили вообще без оружия, с голыми руками… Большинство из них погибали, но пара-тройка выживших обзаводились немецкими стволами. Ну как обо всем этом рассказывать женщинам?

— В общем, война есть война, дело это очень скучное и плохое, — сказал Куликов, повозил языком во рту, словно бы хотел убедиться в том, что язык не исчез, находится на месте, а молчание отпускника-пулеметчика — штука, так сказать, временная. — Ничего интересного в войне нет, — выдавил он из себя напоследок хрипло, с надрывом, и вздохнул.

Он был неправ и хорошо это понимал.