Вопреки всему (сборник)

Отвечая на вопросы этой девочки, которой до настоящего врача было так же далеко, как замороженному пруду в их деревне до Антарктиды, нужно было, следуя заветам дедушки Ленина, еще учиться, учиться и учиться, только после этого, может быть, что-нибудь получится, — Куликов не то чтобы робел, а ощущал себя, скажем так, неуютно. Вдоль хребта что-то скреблось, ползло сверху вниз, рождалось посреди шейных позвонков и ползло к кобчику… Тьфу!

Но терпеть пугливую хирургиню надо было — в ее руках находилось, если можно так выразиться, будущее Куликова. Он только сейчас понял — от простенькой справки о здоровье зависит, станет он учиться или нет. Если не сумеет сесть за парту, то жизнь придется прожить человеком, у которого за плечами всего семь классов образования… Это было плохо, это Куликова не устраивало.

Поскольку ранами было покрыто все его тело, то хирургиня пугливо помяла пальцами себе виски и побежала к главному хирургу райбольницы — низкорослому одышливому толстяку с медицинской фамилией Пирогов.

— Лев Львович, я не знаю, как быть, — прощебетала она беспомощно, — с такими болезнями, как у товарища Куликова, люди вообще не живут. Что мне написать в справке о здоровье?

— Вот то и напиши.

— Да неудобно вроде бы, Лев Львович.

— Неудобно на потолке щи хлебать — на пол прольются, ложка упадет, хлеб шлепнется, а все остальное удобно, милочка.

От хирургини Куликов, озадаченный не менее юного медицинского светила, проследовал к глазному врачу — медику, прошедшему фронт, опытному и насмешливому Фридману.

Фридман не встал на путь придирок, как хирургиня, быстро проверил зрение у пулеметчика и, одобрительно хмыкнув в кулак, уважительно проговорил:

— Вы еще пару сотен фрицев запросто можете уложить. Одиночными выстрелами.

А ведь верно. Той злости, что была в Куликове, умения его и остатков здоровья на это хватило бы точно… Он на мгновение смежил глаза и словно бы погрузился в тревожное, полное серых и рыжих всполохов прошлое — вспомнил, как приходилось сдерживать ежедневные, ежечасные нападения гитлеровцев, переходящих из одной контратаки в другую, — очень уж им не хотелось покидать древний русский город… Горы трупов в немецкой полевой форме, и все с вытянутыми, словно бы в приветствии "Хайль!" руками. При виде таких бравых покойников в обморок запросто может свалиться, извините, даже корова, не только человек — хлопнется на спину и задерет копыта…

Не меньше придирок, чем от юной хирургини, последовало от терапевтши Мордасовой — возбужденно вращая крупными, с блестящими белками глазами, она тыкала пальцами в раны Куликова и с искренним недоумением спрашивала:

— Это откуда? А это? А вон та загогулина, похожая на нору, где живет сверчок? А вон тот бугристый шов?

Куликов отвечал на вопросы очень однозначно, коротко, не обращая внимания на нервную возбужденность Мордасовой:

— Это от немцев на память… И это от них. Норку тоже они выкопали. Очень умело, как видите.

Мордасова, угасая, согласно кивала, но в следующий миг возбуждалась вновь:

— А это откуда?

По манере поведения, по въедливости врач Мордасова была очень похожа на хирургиню. Только хирургиня еще не вступила в возраст Мордасовой — опытной Мордасовой было столько лет, когда молодость уже не помнят совсем. Довольно много времени она носилась по просторам Родины чудесной как угорелая, думала, что будет молодой вечно, но закончилось все в один миг, увы, — теперь она жила унылой сельской жизнью, держала корову и по праздникам ездила к дочери в гости в областной центр.

Молодость прошла…

Качала головой Мордасова, хмурилась, собирала на лбу глубокие вертикальные морщины, они пересекались с морщинами продольными, получалось лицо в клетку, со странным рисунком, в котором и квадраты были, и ромбы, и овалы, и еще что-то, непонятное. Это чего, спрашивается? Новая жизненная азбука? Или намек на что-то еще? На что?

В намеке этом Куликов видел кое-что нехорошее для себя, внутри у него возникал неприятный холод: неужели он не сумеет прорваться через врачебный забор, неужто эти люди, которых он защищал на войне, теперь его, как говорили на фронте, уконтрапупят?

— Вам бы неплохо в больнице полежать, — наконец вынесла свое решение Мордасова.

— Зачем?

— Залечить то, что второпях, на войне, не залечили.

— Мне не в больнице лежать надо, а колхозом своим заниматься. Я — председатель артели…

— Знаю.

— Если я не буду заниматься, мы без хлеба останемся.

— Мир не без добрых людей, товарищ председатель артели. Государство, ежели что, поможет.

Высказал бы Куликов свою точку зрения на этот мудрый постулат, но… в общем, тогда будет конфликт, Мордасова, чья физиономия сделалась постнее постной, рот уже чуть на шею не сполз, зарубит его вживую. И он промолчал.

Есть, в конце концов, и другие врачи, которые поддержат фронтовика… Не может быть, чтобы не поддержали. Итоговое заключение сделает сам главный врач, которого Куликов знает лично.