Вопрос о технике в Китае. Эссе о космотехнике

Эта задача состоит в преодолении пределов европейской культуры, актуализированных в существующих формах, таких как национальное государство, капитализм, индивидуализм и империализм; другими словами, в выходе из тупика европейского модерна. Согласно Киотской школе, японская нация должна преодолеть это наследие, создав новую мировую историю с помощью присущих ей национализма и империализма[476] – и единственным способом реализовать весь этот проект является «тотальная война» (sōryokusen, перевод немецкого totaler Krieg)[477]. Эта тотальная война представляется очищением, благодаря которому новые субъективности возникнут из утраченного японского духа и осознают абсолютное ничто как основу для «универсальной мировой истории», в которой многие «конкретные мировые истории» могут «существовать в гармонии и взаимном проникновении»[478]. Таким образом, «тотальная война» является «акселерационистской» стратегией par excellence – стратегией, которая стремится интенсифицировать конфликты между государствами и индивидами, чтобы превзойти мир как объективную тотальность. Для философов Киотской школы война есть сила, определяющая историю и, следовательно, мировую историю[479]. Вполне допустимо будет сказать, что идеалистический концепт спора (Streit) перевоплотился здесь в концепт войны. Такие идеалисты, как Шеллинг, Гёльдерлин, Гегель и ранние романтики, нашли в греческой трагедии литературную форму, которая выражает такой спор: в основе трагедии лежит необходимость судьбы, и трагический герой утверждает необходимость страдания как реализацию своей свободы[480]. В японской версии, впрочем, трагедия находит свое воплощение в видении «мировой истории как чистилища»[481]. В глазах Киотской школы Японо-китайская война не имела ничего общего с империализмом, а произошла потому, что моральным обязательством Японии было спасение Китая[482]. Реализация Великой восточноазиатской сферы сопроцветания является одной из составляющих новой истории, которую Япония «обязана» осуществить на благо Восточной Азии. Концепция этой «справедливой войны» изложена в заключительном заявлении Косаки Масааки на первом круглом столе журнала Chuōkorōn:

Когда человек приходит в негодование, его негодование тотально. Он возмущен как умом, так и телом. Вот как обстоит дело с войной: и небо, и земля возмущаются. Таким образом, душа человечества приходит к очищению. Вот почему именно война определяет решающие поворотные моменты в мировой истории. Следовательно, мировая история – это чистилище[483].

Оглядываясь назад на этот фанатизм, можно найти в философии Ниситани оправдание своего рода расизма и национализма, которые рассматриваются как «средства» для их собственного отрицания – отрицания, которое движется в направлении абсолютного ничто и политического проекта мировой истории, радикально отличного от того, который определяется одним лишь западным модерном.

Так, разные интеллектуальные среды Китая и Японии дали различные интерпретации модерна. Можно сказать, что японские интеллектуалы столкнулись с более глубокой проблемой времени и истории и что именно вопрос о времени как истории они и стремились преодолеть. С другой стороны, китайские интеллектуалы, такие как Моу Цзунсань, были озадачены вопросом о том, почему современные наука и техника не возникли в Китае, и пришли к выводу, что это, вероятно, в значительной степени связано с долгой интеллектуальной историей Китая, чей философский темперамент всецело отличен от западного. Поэтому, как мы увидели, стратегия Моу Цзунсаня состояла в том, чтобы показать, что, сохраняя свои традиции и моральные учения, Китай тем не менее сможет произвести тот же модерн, что и западный, минуя европейский кризис[484]. Ниситани (а также другие члены Киотской школы), с другой стороны, пытался показать, что единственный способ преодолеть нигилизм модерна – заново учредить мировую историю на основе абсолютного ничто.