Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

⁶¹ Ср.: «И техника, и смысл обучения современному театральному искусству заключаются в том, чтобы актёр был в состоянии совсем забыть на сцене себя как житейскую личность, как обыденного человека и – через Sprachgestaltung в полном значении этого слова – смог бы окружить себя на сцене атмосферой (Aura), которую зритель инстинктивно воспримет». (Лекции Рудольфа Штайнера о драматическом искусстве в изложении Михаила Чехова. Письма актёра к В.А. Громову // Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра XX века. Исторический альманах. Вып. 2 / Сост. и научн. ред. В. Иванова. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 111.)

⁶²Вайман С. Художественная атмосфера // Театр. № 9, 1992. С. 88. Пионерская и значительная по привлечённому материалу статья С. Ваймана, на мой взгляд, более тесно связана с театром, опытом театральной репрезентации, нежели с чувственными и когнитивными особенностями понимания феномена ауры/ атмосферы в искусстве и литературе.

⁶³Брехт Б. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания: В 5 т. М.: Искусство, 1965. Т. 5 (2). С. 109.

⁶⁴ Ср.: «Когда драматурги начали писать длинные строгие пьесы, наделяя героев сложными душевными переживаниями, а оптики стали поставлять хорошие стекла (“театральные бинокли?”), произошёл бурный подъём мимики. Отныне многое читалось по лицам, они стали зеркалом души, и потому их лучше было держать в неподвижности, вследствие чего пришёл в упадок жест. Признавались одни чувства, тела же рассматривались лишь как вместилища душ. Мимика изменялась от вечера к вечеру, гарантировать её устойчивость было невозможно, слишком многим влияниям она поддавалась. Но ещё хуже дело обстояло с жестом, он едва ли не был низведён до уровня жестикуляции оркестрантов, которые волей-неволей производят за игрой определённые движения». (Там же. С. 296–297.)

⁶⁵ Пер. мой по: Robbe-Grillet A. Pour un nouveau roman. Paris: Gallimard, 1964. P. 21.

⁶⁶ Ср.: «Роб-Грийе описывает предметы квазигеометрическим образом, делается это для того, чтобы освободить их от человеческого значения, излечить их от метафоры и антропоморфизма. Особая тщательность его взгляда – речь к тому же идёт не о тщательности, а скорее, о расстроенности – является в итоге чисто негативной, она ничего не утверждает, точнее, утверждает она именно ничтожество предмета в человеческом отношении: подобно ледяному облаку, она скрывает ничто и тем самым указывает на него. Практика взгляда у Роб-Грийе, по сути, представляет собой очистительное поведение, мучительный разрыв солидарности между человеком и вещами». (Барт Р. Школы Роб-Грийе не существует // Роб-Грийе A. Проект революции в Нью-Йорке / Пер. Е. Мурашкинцева. М.: Ad Marginem, 1996. С. 203.)

⁶⁷Роб-Грийе А. Собрание сочинений. Дом свиданий. Романы. Рассказы / Пер. и сост. О. Акимовой. СПб.: Symposium, 2000. С. 465.

⁶⁸Мосс М. Определение коллективного внушения мысли о смерти // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. С. 197–198. (См. также: Lewis G. Fear of Sorcery and the Problem of Death by Suggestion // The Anthropology of the Body. London; New York; San Francisco: Academic Press, 1977. P. 111–143.)

⁶⁹ Интересно, что все виды обмена как примитивной экономической практики ориентированы на сохранение в каждом случае духа обмененной вещи. Вещь не должна быть повреждена в своей «духовной» основе, в противном случае она теряет качество обмениваемости. Леви-Стросс с максимальной точностью интерпретирует тотемическую фактологию М. Мосса: «Имеется постоянное несоответствие означающего и означаемого, которое под силу устранить разве что божественному разуму и которое выливается в избыток означающего по отношению к означаемым, на которую оно может быть положено. В попытке понять мир человек всегда располагает избытком значения (и распределяет его среди вещей согласно законам символического мышления, изучать которые должны этнологи и лингвисты). Такое распределение, если можно так выразиться, избыточного символического запаса абсолютно необходимо, чтобы в целом имеющееся в распоряжении означающее и отыскиваемое доступное означаемое сохранило отношение взаимодополнения, являющееся условием работы символического мышления». (Леви-Стросс К. Послесловие к работам Марселя Мосса // Мосс М. Социальная функция священного / Пер., научн. ред. И. Утехина. СПб.: Евразия, 2000. С. 430–434.)

⁷⁰Поршнев Б. О начале человеческой истории. (Проблемы палеопсихологии.) М.: Мысль, 1974. С. 467.

⁷¹ Естественно, что внешняя форма куклы должна развиваться, ведь она включена в миры технического совершенствования репрезентаций человеческого движения. От простых вещных подобий куклы получают механические, машинные и затем анимационные и кибервиртуальные образы, отчасти возвращаясь через кинематику визуальных машин к древнему платоновскому «театру теней». (Беньямин В. Московский дневник / Пер. С. Ромашко. М.: Ad Marginem, 1997. C. 192–193.)