Вопрос смерти и жизни

В другой статье была приведена неутешительная статистика: оказывается, что у мужчин, недавно потерявших своих жен, риск умереть в течение следующих четырех лет гораздо выше, чем у остальной части мужского населения. Особенно пугающе выглядит прогноз для вдовцов, которые сильно зависели от покойной супруги в плане удовольствий или самооценки. И все же меня это не беспокоит: странно, как мало я теперь думаю о смерти. Раньше я часто – даже слишком часто – мучился страхом смерти. До сих пор помню ночные кошмары, которые снились мне много лет назад, когда я работал с пациентами, умирающими от рака. Но теперь от этого страха не осталось и следа. Меня совершенно не волнует мысль о собственной кончине.

Глава 25. Секс и горе

45 дней спустя

Кажется, будто прошла целая вечность с тех пор, как мне не давали покоя кошмарные образы танков, давящих студентов на площади Тяньаньмэнь, хотя на самом деле это было уже после смерти Мэрилин. Настойчивость этих образов позволила мне лучше понять природу и власть навязчивого мышления. Впрочем, через несколько дней танки и площадь Тяньаньмэнь исчезли, и в моем разуме воцарилось относительное затишье.

Увы, в последнее время в мои мысли вторглась новая навязчивая идея: всякий раз, когда я пытаюсь ни о чем не думать, например когда ложусь спать и выключаю свет, меня посещают сексуальные мысли, связанные с женщинами, которых я знаю или видел недавно. Эти образы отличаются необычайной яркостью и возникают постоянно. Я пытаюсь блокировать их, выбросить из сознания, направить мысли в другое русло. Но через несколько минут они возвращаются и снова захватывают мое внимание. Меня переполняют желание и стыд. Я содрогаюсь от такого вероломства по отношению к Мэрилин, похороненной всего несколько недель назад.

Анализируя последние несколько недель, я также обнаруживаю весьма любопытную вещь, которая тем не менее сильно меня смущает: повышенный интерес к женской груди, особенно к большой. Не знаю, замечали ли это многочисленные подруги Мэрилин, которые приходят к нам в дом, но мне приходится постоянно напоминать себе, что надо смотреть в лицо, а не на бюст. На ум приходит мультяшный образ (понятия не имею, когда я впервые увидел его, возможно, в подростковом возрасте): женщина поднимает подбородок мужчины и говорит: «Ау, я здесь!»

Интерес к груди иногда сопровождается сценой из прошлого, которая произошла примерно семьдесят пять лет назад и которая в последнее время часто всплывает в моей памяти. Мне десять или одиннадцать лет; я зачем-то вхожу в спальню моих родителей и вижу наполовину раздетую маму. Вместо того чтобы прикрыться, она стоит с обнаженной грудью и смело смотрит мне в глаза, как бы говоря: «Ну что ж, рассмотри все хорошенько!»

Помню, как много лет назад я посвятил этому воспоминанию несколько сеансов с Олив Смит, моим аналитиком. Поступив в ординатуру, я должен был подвергнуться психоанализу, который в общей сложности занял более 600 часов. Очевидно, сейчас я испытываю сильный стресс, а потому моя регрессия не случайна. Как ребенок, я отчаянно ищу материнской поддержки. На ум приходит фраза, которую я использовал в одной из своих книг: «Фрейд ошибался не во всем».

От этих сексуальных мыслей мне не по себе. В моей голове продолжается нравственная борьба. Как я мог так опозорить себя и свои чувства к Мэрилин? Неужели моя любовь так мелка? Но, с другой стороны, разве моя главная задача не в том, чтобы выжить, начать новую жизнь? И все же мне очень стыдно за то, что я запятнал память Мэрилин. Впрочем, не исключено, что повышенная сексуальность совершенно естественна для того, кто всю жизнь был в паре и вдруг остался один.

Я решаю изучить литературу, посвященную сексуальности и утрате супруга. Читатель, возможно, помнит, что я не большой знаток современных медицинских исследований. Я пишу письмо эксперту по медицинской литературе – той самой женщине, которая помогала мне и Молин Лесц в нашей работе над пятым и шестым изданием учебника по групповой терапии, – и поручаю ей найти статьи на эту тему. Через день она сообщает мне по электронной почте, что искала несколько часов, но ничего не нашла. Она приносит свои извинения и, поскольку ей нечего предъявить, отказывается принимать плату за свой труд. «Ерунда», – отвечаю я и настаиваю на оплате. Отсутствие материалов само по себе ценная информация.

Затем я обращаюсь к младшему научному сотруднику Стэнфордского университета, которого мне настоятельно рекомендовал мой близкий друг и коллега, и прошу его потратить несколько часов на изучение того же вопроса. Все повторяется: он практически ничего не находит в медицинской и психологической литературе и отказывается принимать плату за потраченное время. Я настаиваю.