Читаем Вопросы «почему» и «зачем» относительно некоторых фонологических новаций в истории славянских языков/диалектов полностью

Более распространенная в той же позиции утрата голоса шумным согласным сопровождается и повышением его напряженности. Такое изменение выглядит достаточно мотивированным при контакте со следующим согласным. Но звуковой ноль, каким является пауза, не содержит мотива для выключения голоса. Причина этого явления может состоять в стремлении сохранить консонантный контур слова.

Утрата конечных редуцированных гласных была одним из проявлений того, что конец слова находился в зоне сниженного произносительного внимания. В такой же ситуации оказался конечный согласный. Слабая напряженность звонкого согласного, не поддержанного следующим гласным, т. е. перед паузой, снижала его выразительность и могла способствовать его утрате даже при сохранении голоса, и тем более при выключении голоса (в последнем случае образуется «безголосый lenis»). Можно отметить, что факты утраты финальных звонких заднеязычных спирантов, которые отличаются особенно низкой напряженностью, известны в славянских диалектах.

Изменение d > t перед паузой является эффективным способом фиксации контура слова в его финальной части. Достигалось это усилением напряженности согласного, что автоматически сопровождалось выключением голоса, так как звонкость должна комбинироваться с ненапряженностью. Напряженность глухого согласного может сопровождаться придыханием, следующим после основной артикуляции [Касаткин 1995, 43]. Такое придыхание в особенности должно сопровождать ту напряженность, которая возникла как реакция на утрату конечного редуцированного, — примеры этого из болгарского говора приведены в [Калнынь, Попова 1993, 132]. Охранительная тенденция в отношении конечного согласного (фонетического контура слова) в русских говорах может проявляться в произношении гласного пазвука типа d после звонкого согласного [Атлас 1986, 177] или вообще после конечного согласного независимо от участия голоса — в последнем случае высказывается мнение, что этот гласный является производным от напряженности артикуляции вообще конечных согласных [Виноградов 1918, 8].

В консонантных сочетаниях происходит уподобление по признакам голоса и напряженности — сравнительный уровень приоритета этих артикуляций в данной ситуации не просматривается. В конце слова очевиден приоритет артикуляции напряженности как средства, гарантирующего от ослабления и возможной утраты конечного согласного.

Именно потому что изменения согласных по участию голоса в консонантных сочетаниях и на конце слова имеют в своей основе разные стимулы и акцентируют при этом разные компоненты артикуляции шумных согласных, может существовать временно́й разрыв между этими изменениями. Это выражается в том, что в славянских диалектах известна ситуация, когда сочетания согласных унифицированы в отношении участия голоса, а на конце слова различаются глухие и звонкие шумные согласные (так, например, в некоторых украинских говорах).

Вопрос почему? приложим к изменению шумных согласных по участию голоса перед следующим согласным. Это происходит потому, что в фонетическую программу слова включается антиципация следующего согласного при выборе предыдущего. Антиципация звонкого согласного практически генерализировалась в славянских языках/​диалектах. Наличие/​отсутствие антиципации глухого согласного варьируется по диалектам. Вопрос зачем? в отношении изменения согласных в консонантных сочетаниях применим в том случае, если признать сочетание tt произносительно более удобным, чем dt, что не очевидно.

В отношении оглушения шумных согласных перед паузой (конец слова) доминирует вопрос зачем? В этом случае преследуется цель фиксации консонантного контура слова в его финальной части. Если поставить вопрос почему?, то только для того чтобы узнать, что подвело к постановке указанной цели, а это опять будет общая причина в виде факта падения редуцированных.

Таким образом, все вышесказанное может показать, что, переместив внимание от вопроса как? к почему? и особенно зачем?, можно выявить в возникших после падения редуцированных фонематических сдвигах такие аспекты, которые отличаются от принятых в славянском языкознании интерпретаций.

<p id="p478">Литература</p>

Атлас 1986 — Диалектологический атлас русского языка. Вып. 1. Вступительные статьи. М., 1986.

Бернштейн 1961 — С. Б. Бернштейн. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. М., 1961.

Бодуэн де Куртене 1903 — И. А. Бодуэн де Куртене. Лингвистические заметки и афоризмы // ЖМНПр. СПб., 1903. №4.

Виноградов 1918 — Н. Н. Виноградов. Послеконечное ы в народном говоре Шунгенской волости Костромского уезда // Известия ОРЯС РАН 1917 г. Т. XXII, кн. 2. Пг., 1918.

Калнынь, Попова 1993 — Л. А. Калнынь, Т. В. Попова. Фонетика двух болгарских говоров, функционирующих в условиях разной языковой ситуации // Исследования по славянской диалектологии 2. Южнославянские диалекты. М., 1993.

Перейти на страницу:

Все книги серии Studia Philologica

Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики
Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики

Книга является продолжением предыдущей книги автора – «Вещество литературы» (М.: Языки славянской культуры, 2001). Речь по-прежнему идет о теоретических аспектах онтологически ориентированной поэтики, о принципах выявления в художественном тексте того, что можно назвать «нечитаемым» в тексте, или «неочевидными смысловыми структурами». Различие между двумя книгами состоит в основном лишь в избранном материале. В первом случае речь шла о русской литературной классике, здесь же – о классике западноевропейской: от трагедий В. Шекспира и И. В. Гёте – до романтических «сказок» Дж. Барри и А. Милна. Героями исследования оказываются не только персонажи, но и те элементы мира, с которыми они вступают в самые различные отношения: вещества, формы, объемы, звуки, направления движения и пр. – все то, что составляет онтологическую (напрямую нечитаемую) подоплеку «видимого», явного сюжета и исподволь оформляет его логику и конфигурацию.

Леонид Владимирович Карасев

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Япония: язык и культура
Япония: язык и культура

Первостепенным компонентом культуры каждого народа является языковая культура, в которую входят использование языка в тех или иных сферах жизни теми или иными людьми, особенности воззрений на язык, языковые картины мира и др. В книге рассмотрены различные аспекты языковой культуры Японии последних десятилетий. Дается также критический анализ японских работ по соответствующей тематике. Особо рассмотрены, в частности, проблемы роли английского языка в Японии и заимствований из этого языка, форм вежливости, особенностей женской речи в Японии, иероглифов и других видов японской письменности. Книга продолжает серию исследований В. М. Алпатова, начатую монографией «Япония: язык и общество» (1988), но в ней отражены изменения недавнего времени, например, связанные с компьютеризацией.Электронная версия данного издания является собственностью издательства, и ее распространение без согласия издательства запрещается.

Владимир Михайлович Алпатов , Владмир Михайлович Алпатов

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки