Странно вышло: люди, которые должны были любить Альсину, беспрестанно демонстрировали свое пренебрежение и недовольство, а чужие дети, которым леди Димитреску заменила мать, и Карл Гейзенберг, мужлан, грубиян и циник, любили ее, любили так сильно, что с ними Альсина отогревалась, оживала и расцветала. Ощущение внутреннего спокойствия и уверенности стоило того, чтобы оставить фамильный замок Димитреску, все эти годы бывший таким негостеприимным для единственной наследницы рода.
Леди Звенислава не хотела отпускать девочек с Альсиной, но Даниэла, Кассандра и Бэла сами не захотели расставаться с матерью, что очень обидело леди Димитреску; мать была уверена, что девочки решат остаться с приемными бабушкой и дедушкой, не рассчитывала, что дети привяжутся к Гейзенбергу, которого считала невоспитанным, шумным и грязным иммигрантом. Разве годился такой мужчина в мужья дочери лорда Димитреску?
Однако именно он заменил Кассандре, Бэле и Даниэле отца, чего леди Звенислава никак не могла простить Альсине.
- Из всех глупостей, что приходила тебе в голову, эта самая вопиющая, - высказывала мать на прощание Альсине; отец, по обыкновению, закрылся в кабинете и не собирался даже проводить девочек. - Связать свою жизнь с таким человеком… если уж тебе нет дела до своей жизни и собственных родителей, то, может, пожалеешь хотя бы своих детей? Что будет с девочками, когда он тебя бросит?
- Ах, мама, ты всегда знала, как меня поддержать, - медово улыбнулась Альсина; она не могла показать, как сильно ранили ее слова леди Звениславы; рядом были дочки, которые с радостью предвкушали поездку, а Карл ждал их внизу. Обстановка накалилась настолько, что леди Димитреску была готова сбежать без вещей, поскорее оказаться подальше от пышущей возмущением и негодованием матери, но чувство собственного достоинства, которое ее родители так часто использовали как мишень, не позволили Альсине дрогнуть перед леди Звениславой, безжалостной, холодной, словно зима.
- Напоминаю, что я в первую очередь всегда думала только о твоем благе, - когда леди Звенислава взмахнула рукой, варварски великолепный браслет из бриллиантов и рубинов рассыпал снопы искр, отражая свет гранями камней. - Если бы ты побольше прислушивалась к любящим тебя родителям, то давно устроила бы свою жизнь должным образом, а не уходила к мужчине, не имеющем представления о манерах. Я понимаю, ты уже далеко не девушка, но нельзя же так отчаиваться!
Альсина молчала; когда-то она еще пыталась убеждать, уговаривать мать, но со временем поняла, что это бесполезно. Для леди Звениславы Димитреску существовало только ее, истинно верное мнение; все остальные, включая ее собственную дочь, были не правы и совсем не разбирались в жизни.
- Отец не простит твой отъезд, - визгливо возвещала леди Звенислава, следуя за Альсиной, которая с чемоданом и дочерьми спускалась вниз по мраморной лестнице. Каблуки звонко били по полированному золотисто-кремовому мрамору, тяжесть чемодана оттягивала руку, а девочки прыгали по ступенькам, считая все игрой; Гейзенберг ждал их внизу и курил; в просторном холле сизый дым повис пеленой, как туман, и леди Звенислава принялась лихорадочно обмахиваться веером. Когда Кассандра, отпустив ладошку Бэлы, бросилась к Карлу, женщина совсем не аристократично кинулась за приемной внучкой.
- Довольно! Меня утомил этот фарс! Ты никуда не едешь с этим человеком, и девочки остаются! Это… это же просто смешно! Возмутительно! Немыслимо! Моя дочь, наследница семьи Димитреску - и с этим… этим…
- С этим со всех сторон охуенным мужиком, - закончил за нее Гейзенберг и расхохотался, держа на руках Кассандру; зажав в зубах тлеющую сигару и пыхтя, словно локомотив, клубами седого дыма, мужчина забрал чемодан из рук побледневшей под слоем пудры Альсины, - не задерживайся. Мы тебя на улице подождем.
- Не смейте распоряжаться в моем доме, - взвилась леди Звенислава, дрожа от негодования, - если вы соблазнили мою дочь с целью получить выгоду от нашей семьи, то ничего не выйдет! Милорд мне так и сказал: этот голодранец не получит и ломаного гроша, даже если…
- Отъебись, стрыга старая, - тихо попросил Гейзенберг, наклонившись к женщине; Звенислава Димитреску, не привыкшая к такому обращению, хапнула ртом воздух и резко замолчала, опешивше клацнув зубами. Карл внимательно посмотрел на нее поверх сползших на кончик носа очков и неприятно ухмыльнулся, вдохнул, крепко затягиваясь сигарой, пепел с которой осыпался на паркетный пол, блестящий ледяной гладью. Пользуясь временным затишьем, Альсина подхватила на руки Бэлу и Даниэлу и подошла к матери, которая стояла, будто оглушенная, осоловело хлопая ресницами. Чтобы поцеловать леди Звениславу, невысокую, элегантную, с узкими запястьями и тонкой шеей, Альсине пришлось нагнуться; от матери пахло перечной мятой, кипреем и розой, и этот аромат на мгновение вернул женщину в детство, заставляя ее вновь почувствовать себя маленькой и ни на что не годной.