Вор с черным языком

«Затычка» оказалась не таким разгульным местом, как можно было ожидать от самой посещаемой портовой таверны в городе китобоев. Она была куда разгульнее. Две женщины в центре зала дрались так жестоко, что от одного взгляда на них делалось дурно, а тому приятелю, что попытался их разнять, выбили глаз. Воя от боли, он доковылял до зеркала из полированной бронзы, висевшей на стене, и попытался вставить глаз обратно в глазницу.

Сидевший за соседним столом парень, недовольный этими воплями, принялся колотить одноглазого головой о латунный лист, пока бедняга не свалился без чувств, а само зеркало не рухнуло на него сверху. Женщины продолжали драться. Наконец одна из них сдалась, до крови избитая какой-то железякой, судя по оставшимся на одежде полоскам сажи, выхваченной из камина. Соперница за волосы оттащила ее к двери и вышвырнула в переулок, а побежденная все время повторяла: «Сука! Сука! Сука!» – но это ничем ей не помогло. Кстати, таверна размещалась в переулке Перерезанного Горла, и – в отличие от большинства других городских улиц – в этом названии не было никакой загадочности. Кто решился бы здесь выпить, не считая желающих покончить с давней враждой и завязать новую? Моряки, вот кто! Пираты, китобои, бесстрашные морские волки. Те, кто топил гоблинов, а теперь ходит с выжженными восковыми проплешинами в седых волосах, не жалуясь на ожоги ни единым словом.

Мы пришли сюда, потому что все не слишком приличные корабли были забиты до отказа, а действительно приличные не собирались плыть в Молрову.

Мы пришли сюда, потому что нам не повезло.

Серые, проточенные червями половицы таверны явно выдрали когда-то из палубы корабля, плававшего в теплых водах. Пробираясь сквозь толчею в «Затычке», я сильно жалел, что не вырос на пару дюймов ближе к потолку. Оглядеться по сторонам было невозможно. Северяне очень высокие, и здесь, в Пигденее, даже спантийка видела только носы соседей, а нам с Норригаль оставалось лишь любоваться их волосами на груди и в подмышках. Так мы и прошмыгнули к задней стене «Затычки». Самый угол занимал смуглый мужчина с крохотными глазками, набором метательных ножей на перевязи и татуировкой вагины на лбу. Никому из нас не хотелось обращаться к нему с просьбой подвинуться. Он цедил из высокого бокала какую-то жидкость, пахнувшую скипидаром, и смотрел в пустоту, изредка шевеля губами, словно шептал заклинание. Никаким колдуном он не был, просто тронувшийся умом засранец.

За столом слева от нас сидела стайка сорниянок, которых легко опознать по ожерельям в форме переплетенных виноградных лоз. Бельтийскую богиню Сорнию с древности изображали в виде сросшихся близняшек, одна из которых наливала вино из кувшина в кубок другой. До Гоблинских войн Сорния была мелким божеством виноделия, но, когда смерть унесла мужчин и лошадей, ее повысили до символа тех женщин, которые любили других женщин. Ее последовательниц можно было встретить по всему миру людей, от Холта до границ Кеша.

Сорниянки прославились тем, что яростно сопротивлялись королевским указам, требующим, чтобы они выходили замуж и рожали детей, – такие указы нередко издавались после Войны молотильщиков. Казалось бы, это движение нетрудно подавить, но многие из сорниянок были птичьими воительницами или просто солдатами, умеющими сражаться и в одиночку, и в строю. Как-то раз в Антере схватили одну сорнийскую поэтессу, но до тюрьмы ее так и не довели, потому что пленницу отбила фаланга сестер, вооруженных вместо копий обычными кольями. У сорниянок за соседним столом на предплечьях и затылках красовались татуировки со словами: «Как мы хотим»; все они были вооружены короткими мечами и дубинками.

Возле стола сорниянок вертелись два молодчика, высматривая, что бы украсть. Они то приближались друг к другу, то расходились в стороны, но так ничего этим и не добились, только предупредили опытных воров, что здесь орудуют любители. Бедняги обменяли сытую жизнь дома на пару дешевых трюков в подложной школе. Один из них заметил мою татуировку. Я покачал головой: «Даже не думай об этом». Он должен был догадаться, что я по меньшей мере Шутник, и ему явно не хотелось в скором времени самому получить такую же татуировку. Они не потребовали пинту за счет Гильдии – она досталась антерской наемнице в ярких полосатых чулках. Я повел себя настолько учтиво, что она даже не воспользовалась случаем, а только приподняла в знак приветствия свою красную шапку, получив положенную кружку эля, которую разделила с приглянувшимся ей капитаном.

Капитанов легко опознать по особым эмблемам, выданным Гильдией мореходов. В каждой стране рисунок был разным, но обычно включал жемчужину морского торговца и акулий зуб корсара. Эти эмблемы носили на шее, на шляпе или на лацкане, даже когда отлучались с корабля в таверну. На тот случай, чтобы ребята вроде нас не приближались к ним с целью освободить от лишних денег.