Вор с черным языком

Потом ей предложили надеть капюшон, и она, кажется, уже хотела кивнуть, когда увидела меня. Тогда она рассмеялась и стряхнула капюшон с головы. Палач затянул петлю и собрался выбить подставку, а она все смотрела на меня. Мне стоило бы отвернуться, но я этого не сделал. В ее взгляде не было ненависти. Я умею читать по глазам, и они сказали мне много всего и сразу: она прощала меня за удар ножом и за убийство ее возлюбленного человека-быка, но не могла поверить, что ее недолгая жизнь оборвется в этом дождливом месте. Ей хотелось выпить еще одну кружку пива вместе со мной, если бы это было возможно. Она надеялась, что следующая жизнь будет приятнее этой, а если нет, то лучше уж совсем никакой. Никакой – и все. Она смотрела на меня и как будто просила не отворачиваться, потому что это помогало ей больше, чем бормотание жреца Всебога, размахивающего бронзовым солнцем на шесте. И даже больше, чем родные, которые стыдились ее. Так я и стоял, еще один глупец, попавший в рабство к лисьему богу, сам рвущийся поскорей залезть в петлю.

Я поднял руку в знак нашего родства, и она шевельнула локтем так, словно хотела протянуть мне ладонь, если бы не мешали наручники. Когда палач выбил из-под нее подставку, она сказала «ох», и этот звук, перед тем как сломалась шея, показался мне самым важным из всего, что я слышал в жизни. Всего один слог, но голос ее был таким совершенным – не притворное мурлыканье перед схваткой, не яростный крик гарпии, а сама ее сущность: убийцы, любовницы, воровки, дочери – всего того, что жило в ней вместе с чем-то божественным. Я влюбился в нее за это «ох». Мне хотелось поскорей уйти оттуда, но я чувствовал, что должен что-то сделать ради нее, поэтому я поправил свои башмаки и снял браслет с ноги этого драного любовничка, как будто она все еще наблюдала за мной. И не могу поклясться, что это было не так.

Но и тогда я еще не закончил дела в Саду Марспура, у меня оставался еще один священный долг. Я дождался, когда молодая жена герцога наберет в рот побольше медовухи, и прошептал заклинание, заставив ее от души, сочно, до соплей чихнуть прямо на Драннигата. Ох, как разъярился этот боров! Он едва не порвал ремень, сшитый из кожи двух волов, и продолжал кипеть, пока слуга вытирал его! А к тому времени, когда он достал магическую лозу, чтобы отыскать того, кто наслал заклинание, я уже скрылся в переулке и направился к морю.

20 Нож во рту

Китобойное судно называлось «Суепка бурьей», или «Штормовая свиноматка». У слова «суепка» могут быть разные значения: это и свинья, и мерзавка, и вообще любая неприятная вам обладательница сисек. Но, как и всякое оскорбление в мире, оно может выражать невольное уважение. Например: «Эта женщина – настоящая суепка в драке на ножах». Нет, я не говорю по-молровски, просто собираю грубые выражения, если вы успели заметить.

Мы взглянули на корабль, что покачивался на натянутом канате, отбрасывая тень на гребное судно меньшего размера, стоявшее за ним. Сама «Суепка» для весел была слишком велика, зато имела две большие мачты, а на корме – еще одну, поменьше и с косым парусом. По бортам висели две гребные шлюпки, готовые к спуску на воду для охоты за китом, а три баллисты на носу грозили отбросить или сокрушить все, что вышвырнет им навстречу пенное море. Палуба была темная, почти черная, а круглые обводы формой и впрямь напоминали свинью. Из-под ватерлинии выглядывала плотная корка разнообразных причудливых ракушек. Весь корабль пропитался застарелым запахом китового жира, как занавески шлюхи – духами.

Две неряшливые с виду женщины из судовой команды, недовольные тем, что остались на борту, когда другие вышли погулять по твердой земле, так посмотрели на нас, что я снова уставился на ракушки. Но уже после того, как одна из них, загорелая, с фигурой пивной бочки и выбеленными солнцем гладкими волосами, пососала свой мизинец, глядя на меня. Пока я гадал, оскорбление это или приглашение, а может, то и другое сразу, Гальва сказала:

– Похоже, ты нашел себе невесту на этом корабле.

Норригаль фыркнула.

Я отвернулся, осознав вдруг, что было бы лучше пройти пешком несколько сот миль до Молровы, чем забраться в этот пузатый вытапливатель жира, чтобы ублажать сосущую палец морячку и покрываться грязью с головы до ног. Но если я не поспею в Аустрим к нужному времени, мне придется отвечать перед Гильдией, а ее я боялся сильней, чем моря. По крайней мере, мне так казалось.

Просто я еще не бывал в открытом море.

Я вернулся на постоялый двор, чтобы собрать вещи и приготовиться к отплытию.

А еще мне нужно было попрощаться.

Спантийка ушла на рынок покупать вино, слишком гордая, чтобы выслушивать мои возражения, а Норригаль отправилась за черным перцем и другими ингредиентами для заклинания от морской болезни, если кому-то из нас оно понадобится.

Обормот расхаживал туда-сюда по нашей комнате в «Бдительной Пенни», а я думал о том, как он будет жить без меня в Пигденее. Вероятно, как раньше в Кадоте, пока удача не изменит ему. Да и с нами самими та же история.